Колдовской пояс Всеслава - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Луковская cтр.№ 38

Молодые остались одни.

— Чего ж ты вчера не сказал, что венчаться станем? — надула губки Евдокия.

— А того… Все ждал, когда в тебе совесть проснется. Думал, кинешься мне на шею, да скажешь, мол, лада моя, Юрашик, так люблю тебя, что и во грехе с тобой жить готова, лишь бы рядом, забирай меня в Ростов. А я бы тогда сказал, да уж с отцом Фотием все оговорено, венчаться завтра станем. Да расцеловались бы. Так нет же! — Юрий возмущенно махнул рукой. — Дочка дьяка только в монастырь! Да что там от любимого, от дитя родного отречься готова, лишь бы в грех не впасть, праведница! Чтоб я еще когда с дочкой дьяка связался — да никогда!

— Вот и хорошо, — улыбнулась Дуняша, — дочек дьяков, боярышень там всяких нам не надобно, у тебя жена теперь есть.

— Ишь ты, как она заговорила, нешто не слышала — жена да убоится мужа своего?

— Слышала, Юрашик, — опять беспечно улыбнулась молодуха, — убоится мужа, так убоится супружника, что за душу его испугается, да коли увидит, что он к какой боярышне захаживает, так коромыслом сразу его сердечного полечит из страха Божьего, чтоб ему неповадно было.

— Ой, коза! — приобнял ее Юрий. — По улице бредем, а то б зацеловал ревнивицу.

Они шли рядышком, и так спокойно и тепло было подле его сильного плеча.

— С чего ты венчаться-то надумал? — не удержалась и совсем серьезно спросила Евдокия.

— Обет дал в Торопце, коли вырвемся — венчанной женой тебя сделаю. «Выходит, этот князь недобрый мне помог».

— Ну, вот и обитель — мужской Спасо-Преображенский монастырь, — указал Юрий на крепкие стены.

— А женский где ж?

— В Суздали, — подмигнул ей Юрий — В Ярославле пока нет.

— Беги в лес! — внезапно заорал Юрий, сунул ей что-то в руку и толкнул с дороги. — Беги! Беги! — летело в спину.

И Дуня побежала, полетела на пролом, врубаясь в промерзший подлесок, закрывая лицо от мелькающих веток. Откуда-то сзади уже доносился шум битвы. Там гибнет муж, сердце рвется назад к нему, но нельзя, он велел бежать, нужно спасать их дитя и это, она посмотрела в зажатую ладонь — пояс для князя. Сбоку раздался хруст, Евдокия, не оглядываясь, метнулась в другую сторону. Снег крупными хлопьями падал на голову и плечи — это божий подарок, он укроет следы беглянки, надо только оторваться, надо не подвести любимого. И она бежала, и бежала, не разбирая дороги…

А ведь ни что не предвещало беды. Они выехали из Ярославля поутру. Юрий напрасно просил воев в сопровождение, ярославские подняли его на смех, мол, что боишься, телегу старую выкрадут, тати в окрестности давно не появлялись, дорога спокойная. Ростовский кметь не мог выложить правду насмешникам и ушел ни с чем.

День был пасмурным и наводил сонливость, легкий снежок грозил перейти в густую метель, звенящая тишина давила на уши. Вои маялись от свадебного похмелья. Прокопий беспрестанно сетовал на снегопад, ворчал, что не поменяли у телеги колеса на полозья. Юрий приучал к себе молодую кобылу, норовившую взбрыкнуть.

— Строптивая, как ты, — подмигнул он Евдокии, взгляд его скользнул куда-то мимо ее плеча… И тут он резко спешился, рывком стащил Дуню с телеги и заорал: «Беги!»

Что он увидел? Как почувствовал? Все теперь неважно. Она одна в глухом лесу, а он умирает. От этой мысли хотелось выть в голос.

Наконец она остановилась, задыхаясь, прислонилась к шершавой ели, прислушалась. Погони не было, только снег и тишина. Дуня дала волю слезам. «Господи, сделай, чтобы он остался жив. Сделай, чтобы он остался жив!» «Иди, — шепнул ей голос Юрия, — в Рос

Юрия, — в Ростов иди».

— В какой стороне Ростов? — сказала она сама себе, вытирая мокрые щеки. Ехали они на полудень, слегка забирая на закат ^[68], а рванула она на восход, но, чтобы уйти от погони, все время меняла направление. Куда же теперь? Мох на стволах позволил определить север-юг. «На полудень пойду, пока не стемнеет, а как расцветет, в десную строну сильней заворачивать стану».

Снег прибывал, ветер сметал легкие сугробы в узкие борозды. Перебираясь через них, Евдокия проваливалась уже по колено, но продолжала, сцепив зубы, брести на юг. Вначале от бега было нестерпимо жарко, капли пота текли по лбу и вискам, теперь же сырость лезла под душегрейку, пальцы рук и ног начинали мерзнуть, ими все время приходилось шевелить.

Короткий день угасал, быстро темнело, нужно искать ночлег. «Может залезть на дерево? А ну, как засну да свалюсь, падать мне никак нельзя. А на снегу можно заснуть и насмерть замерзнуть. Огниво!» За спиной так и болтался бабкин котелок, там лежало и подаренное Жданом огниво. «Разведу костер и подремлю возле него, авось не замерзну».

Дуня спустилась в овраг. «Вот здесь и запалю, в темноте со дна света не видно будет. Еще валежником с боков прикрою». Все казалось, что за ней гонятся. Но идти ночью опасно, можно окончательно сбиться с пути, бродить по кругу или еще хуже — выйти прямо на неприятеля.

Маленький костерок кинулся пожирать сухие ветки, раздобытые Дуняшей под большой елью. В животе урчало. А ведь она не ела со вчерашнего вечера. Как велел обычай, они с Юрием не касались свадебного угощения, раскрасневшиеся и немного смущенные молодые сидели во главе стола и принимали поздравления и здравицы. И только поздней ночью наедине разломили пшеничный каравай, ах каким он был вкусным, медовым, как губы любимого. От воспоминаний Дуня опять залилась слезами. Она порылась в котелке и достала пару обмороженных красненьких яблочка — и это дар Юрия, его последний подарок. «Давай, поедим, дитятко, да за здравие батюшки твоего помолимся. Я ему обещала». Свернувшись калачиком на колючем лапнике, Евдокия уснула.

Проснулась она в утренних сумерках, ноги лежали в золе поверх давно остывших головешек. Утерев лицо снегом и пожевав яблочко, Дуня поднялась на ноги.

— Надо идти в Ростов. Юрий жив, он ждет меня уже там, волнуется. Он сильный, дружина крепкая. Ушкуев одолели и с этими должны справиться… Он жив.

«Жив, жив», — как заклинание шептала она, продираясь сквозь кустарник, перешагивая сугробы, огибая завалы сухостоя.

Навстречу ей вылетела стайка встревоженных синиц. Дуня вздрогнула. Из-за ели внезапно вышел Кирьян, похудевший, вконец оборванный, но бодрый.

— Ну, здравствуй, сестрица, — широко улыбнулся он, — резво бежишь, едва догнал.

— Кирьянушка! — обрадовалась Евдокия, кидаясь ему на шею. — Кирьянушка, отощал-то как.

— Так не мед за тобой по всей Руси матушке гоняться, — подмигнул брат.

— Бежим, нам в Ростов надо, людей созвать. Моих спасать нужно, они гибнут. Быстрее! — она дергала его за рукав.

— Поздно бежать, — потупил взор Кирьян, — нет их больше, полегли все.

— Как все? — слова брата плохо доходили до сознания. — И… Юрий?