Колдовской пояс Всеслава - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Луковская cтр.№ 42

— Так передай ему, пусть выметается, Евстафий Кунич мне там местечко обещал.

— Не запряг, а уж понукаешь. Судиться будем у светлого князя на дворе.

— Ну судитесь, коли вам охота. Завтра заклич ^[70] на торгу будет. Безродная ваша с боярами тягаться станет?

— Не станет! — раздался грозный окрик от ворот. Там стояла нарядно одетая высокая, статная баба лет сорока пяти. Красивое лицо искажала ярость. — Не станет! — опять громко крикнула она, сотрясая увесистыми височными кольцами.

— Маланья, тетка Юрки твоего, — успел прошептать дед.

— Самозванка она, а не жена, вами же Куничами подосланная, чтобы на добро Георгия нашего руку наложить! Не позволю! Ты кто такая?! — голос у тетки был зычным, он разом перекрывал весь двор. Из-за забора высунулись головы любопытных соседей.

— Я жена, венчанная, Георгия Андреича, — всё сейчас Евдокии казалось каким-то нереальным, как будто не ей, а кому-то другому бросает в лицо обвинение эта огромная баба.

— Чем докажешь, потаскуха?! — тетка не собиралась стесняться в выражениях. «А Юрий еще хотел меня к ней жить пристроить».

— Поп ярославский Фотий нас повенчал, тот, что духовником у батюшки Георгия был, — с достоинством ответила Дуня.

— Фотий? Ах, ты ж, змеюка! — кинулась с кулаками на нее Маланья, Акинф и куничев челядин едва успели загородить Евдокию. — Да сегодня весточка пришла из Ярославля — Фотия удавили вместе с попадьей, всю избу вверх дном перевернули, искали чего-то!

— Как?! — Евдокию зашатало. «Если они безвинного старичка сгубили, Юрашика точно в живых не оставили! Потому так нагло ко мне и явились гривны трясти! Юрашик, любый мой, как же так?» Она села на снег и тихо со стоном зарыдала. Где-то сквозь слезы она слышала выкрики тетки о подлом притворстве, какой-то шум, суету. Потом все смолкло.

— Чего на холодном-то сидеть? В дом пошли, — потянул ее за рукав Акинф.

Она тяжело, как древняя старуха, поднялась. На дворе чужих уже не было. В горнице Евдокия натолкнулась на ненавидящие лица. Старая, средняя и малая — все три сурово, подбоченясь, смотрели на «самозванку».

— Чего ты с ней возишься? — бросила мужу старая Матрена. — Слыхал, душегубка она? Все по миру из-за нее пойдем!

— Дуры! — сплюнул Акинф. — Кто бы она ни была, нам за нее держаться надо. Что Куничевы прочь погонят, что Маланья своих наведет: или в холопах у них ходить станем, или у церкви подаяние просить.

— Да лучше с протянутой рукой, чем с душегубкой проклятой, — огрызнулась бабка.

— Я не душегубка, — устало промолвила Евдокия. — Я жена Юрия.

— Слыхали уж, — хмыкнула Матрена.

— Я малой еще была, под Полоцком мы жили. Отец у меня дьяк церковный. Я Георгия, израненного, в кузне заброшенной нашла. Рубаха у него изодранная была, я ему из приданого принесла. Он сказывал, что хранит ее в коробе. На ней узор любимый мой — курочки да петушки и вьюнок по три листочка на завиток, — Дуня говорила быстро, чтобы никто не мог перебить, — а в одном месте я случайно четыре вышила, да так и оставила. Проверить можете.

— Есть рубаха, — бабка переменилась в лице, она суетливо подбежала к иконе. — Я за образ спрятала, чтобы хранила Юрку нашего, — всхлипнула она. — Вот.

Из далекого прошлого на Евдокию смотрел ее подарок, единственная вещь из приданого, попавшая в нужные руки. Она бережно взяла ее, повернула бочком:

— Вот, четыре листочка. Видите? А он за спасение свое жениться на мне обещал. Нешто он вам не рассказывал? И кобылу в честь меня Дунькой назвал, у нее грива была как косы мои.

— Прости нас, хозяюшка, — бабка бухнулась на колени.

— Брюхата я. Рожу, так сами увидите, что это Юрашика моего дите, — проворчала Евдокия, устало присаживаясь на лавку.

— Поспать тебе, дитятко, нужно. Варвара, стели хозяйке, — Матрена, наконец, повела Дуню спать.

В темноте все страхи и тревоги вылезли из черных углов. «Что же делать? Куничи все у меня отберут, против ряда я сделать ничего не смогу. Правда за ними. Князь не верит мне или не хочет верить, заступаться не станет. Тетка не поможет, для нее байки про рубаху — все пустое. Видно, что упертая, и увидит дитя, рожденное, вылитое — батюшка, а и тогда будет кричать, что чужое. В монастырь в Суздаль податься, так теперь вклада нет, да и слухи впереди бегут, душегубку и на порог не примут. Что же делать? Юрашик, что же делать?» «Утро вечера мудренее. Спи, коза моя». «А ты будешь со мной по ночам вот так разговаривать?» «Буду». «А я все равно о здравии твоем молиться стану». «Молись, лада моя».

— Ряд на словах заключали или грамотицу составили? — Акинф с Дуняшей шагали на княжий двор. Полочанку провожали настырные взгляды ростовских зевак, некоторые, побросав дела, семенили следом. Любопытно, как Юркина баба с самими Куничами тягаться станет.

— Я про то не ведаю, — шепнула ему Евдокия. — Я и про двенадцать гривен не слыхивала, Георгий Андреич мне про то не возжелал сказаться.

— Вестимо, сам уладить хотел, а вишь, как обернулось, — вздохнул дед. — Если грамотицу не составили, а так, на словах урядили, то еще потягаемся. Я сам к Юркиным дружкам ходил просить, чтобы словечко замолвили. А вот если грамота рядная имеется, то все пропало, если только стоять на своем, мол, подделка, да Юрко не писал, а так… — Акинф в сердцах махнул рукой. — Ты только, хозяйка, не говори там: «Я не вдова, может он живой», соглашайся, что вдова. Вдовицу, да еще и брюхатую, завсегда пожалеют, а вот бабу мужа, от слова своего отступившего, сама понимаешь, жалеть не пристало.

— Ну, коли надо, — неуверенно вымолвила Дуня.

— Надо, надо. Говори, мол, вдова, — одобрительно закивал белой бородой старик.

На площади у княжеского терема людей набилось столько, что и не протолкнуться. Кому не досталось места, висели на заборе. «Как же пробиться?» — уткнулась Евдокия в стену из спин любопытствующих.

— Эй, Саму-то пропустите! — крикнул Акинф.

Все сразу поняли, кого это «Саму», перед Дуней открылся длинный узкий проход. Под громкий шепот ответчица пошла к терему.

Князя, к огорчению Евдокии, на суде не было, вместо него за главного выступал тиун, он откровенно скучал и от безделья все время шушукался с сидящими за спиной ростовскими боярами. По десную руку от тиуна на вынесенной из терема широкой лавке развалились братья Куничи. Евдокия сразу определила, что это ее вороги, так как вокруг них суетился вчерашний толстяк-посыльный. Ранее воображение рисовало Дуняше злобных разжиревших уродов с масляными губами и маленькими поросячьими глазками на подобии Кривко, реальность оказалась иной. Оба Кунича — мужи около тридцати лет, среднего роста, сухощавые, физически крепкие. Смазливые лица портили только короткие вздернутые носы, на устах играли надменные улыбки. Братья важно кланялись знакомым нарочитым мужам, взглядом без слов выражая: «Не по чести невесть с кем тягаться, а что делать». При появлении Евдокии, тот, что помладше, с любопытством стал рассматривать ответчицу, старший даже не повернул головы.