Официант удаляется. Она с улыбкой продолжает прерванный разговор:
– Предполагаю, вы навели обо мне справки.
– Конечно. Я не хотел прийти неподготовленным.
– Отлично, так вы избавите меня от автобиографической фазы. Только скажите, кто именно вам дал информацию.
– Вам достаточно знать, что этот человек вас уважает и это ваша подруга.
– Иногда нужно остерегаться мнения друзей больше, чем врагов.
– Поверьте, вам нечего бояться.
– Модильяни, я тоже многое знаю о вас.
– Отлично! Расскажите.
– Вы не обидитесь?
– Уверяю вас, нет.
– Вам это покажется странным, но о вас многие говорят. Я знаю, что вы чувствуете себя на задворках общества, но это не так. Конечно, ваша репутация не из лучших. Ваши работы не очень хорошо продаются, и они стоят не больше двадцати-тридцати франков. В художественной среде вы одиноки и не принадлежите ни к кубистам, ни к футуристам.
– Это плохо?
– Да, потому что у вас нет поддержки художественного течения. Я не говорю, что это правильно или неправильно, – я просто это отмечаю. В Нью-Йорке только что организовали выставку, вы в ней не участвовали, но там были представлены работы ваших коллег из Европы.
Я киваю, скрывая свое волнение.
– Кроме этого, говорят, что вы, к сожалению, пристрастились к алкоголю и наркотикам.
– Только изредка.
– Я не моралистка. Я вас не осуждаю. Я тоже это употребляю.
Синьора довольно ясно выражается, и разговор более интересный, чем я ожидал.
– Вас несколько раз арестовывали.
– По пустякам.
– Если вас разозлить, вы, недолго думая, распускаете руки.
– Это не привычка.
– Я знаю, что вы друг полицейских-коллекционеров…
– Они прекрасные люди.
– …и они отпускают вас в обмен на ваши картины.
– Вы действительно все знаете.
– Вы галантны, остроумны и образованны, вы любите поэзию и умеете вести себя как аристократ. О вас хорошо отзываются как о рисовальщике и художнике. Я знаю, что вы очень горды и что вы отказывались от денег, которые вам присылала семья.
– А вот теперь я действительно хочу узнать, кто ваш информатор.
– А кто вам сказал, что он один?
Официант приносит мясо и картошку. Он раскладывает еду по тарелкам, и мы начинаем есть.
– Того, что вам платит Шерон, едва хватает на пропитание. Поль Александр – прекрасный человек и обожает вас, он потратил довольно много на покупку ваших работ… Это справедливо, что вы ему благодарны и продолжаете дружить с ним. Но в целом ваши посредники не находятся на одном с вами уровне.
– Вы меня описали как неудачника, а теперь обвиняете в этом других?
– Вы не всегда будете таким; вам просто нужен профессионал.
– Я знаю, что Беатрис Гастингс – не настоящее имя.
– Да, но вы не находите, что оно звучит гораздо лучше, чем Эмили Элис Хэй? Это неподходящее имя для женщины, которая родилась в Лондоне и выросла в Южной Африке и которая пишет стихи.
На слове «стихи» я вздрагиваю, и это не ускользает от ее взгляда.
– Очевидно, что встречи с поэтессами – это ваша судьба.
Я не отвечаю.
– Вы сейчас задаетесь вопросом, откуда я столько всего знаю? Это связано с моей профессией: я сотрудничаю с The New Age, самым крупным еженедельным лондонским журналом о культурной и художественной жизни. Я корреспондент журнала в Париже, пишу об искусстве и художниках. В том числе и поэтому я так много обо всех знаю, это входит в мои обязанности.
– Вы знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас. Но скоро я восполню этот пробел.
Она улыбается – и я впервые замечаю некую мягкость в ее лице; она делает ее красивее, чем она мне казалась до сих пор.
– Модильяни, вам не идет лицемерие и цинизм.
В этот момент к нашему столику подходит Макс Жакоб.
– Амедео, как дела?
– Хорошо, Макс, а у тебя?
– Я в приподнятом настроении и в мире с Богом.
Я нахожу комичным его упоминания о смене вероисповедания в качестве приветствия.
Макс наклоняется, целует Беатрис в щеку и садится за наш столик; заметив оставшуюся колбаску, он собирается ее взять – но останавливается, крестится и лишь после этого откусывает половину.
Очевидно, что у него с Беатрис дружеские и доверительные отношения. Я думаю, что она назначила ему встречу, чтобы не оставаться одной, если вдруг наш с ней разговор не оправдает ее надежд.
– Теперь я понял, почему вы так хорошо осведомлены обо мне.
Макс заговорщически улыбается мне и доедает колбаску.
– Дорогой Амедео, ты один из лучших людей, которых я знаю.
– Спасибо, Макс.
– Я желаю тебе всевозможных благ и всегда упоминаю тебя в своих молитвах. Я знаю, что Бог творит добро в отношении тебя.
– Поблагодари его от меня.
Беатрис от души смеется.
В этот момент в кафе заходит хорошо одетый и довольно молодой коренастый мужчина с редеющими волосами. Макс подзывает его жестом, тот подходит к нам с широкой улыбкой на лице.
– Дорогой Макс!
– Поль, как я рад!
Мужчина поворачивается к Беатрис и целует ей руку.
– Привет, Поль.
– Дорогая, как дела?
– Хорошо. Я великолепно пообедала в компании синьора…
Мужчина ее прерывает:
– Модильяни. Рад с вами познакомиться. Меня зовут Поль Гийом.
У него приятное и безобидное выражение лица. Я пожимаю ему руку, и он садится к нам за столик. Наш с Беатрис тет-а-тет превратился в дружеские посиделки. А может быть, все это не случайно.
Макс обращается к Полю в своей типичной манере, поглаживая воротник его пиджака:
– Ты откуда пришел?
– У меня была встреча. Я продал две картины Пабло англичанам.
Так вот оно что! Оказывается, я нахожусь перед посредником Пикассо. И поскольку синьора Гастингс ничего не оставляет на волю случая, я склонен думать, что это не случайность. Я чувствую себя втянутым в заранее подготовленную игру, в то время как я сам совершенно не подготовлен.
– Видите, Модильяни? – Беатрис наигранно улыбается. – Вы только что познакомились с продавцом предметов искусства.
– Какое совпадение! – Я не скрываю сарказма.
Я смотрю на нового знакомого и задаю ему прямой вопрос: