– Если ты будешь продолжать работать с камнем, тебя это убьет. Мраморная пыль вредна для тебя. Не говоря обо всем остальном.
– О чем?
– Об опиуме.
– Опиуме?
– Ты думаешь, я не знаю об этом?
Я продолжаю кашлять; боль идет от левой лопатки до самой грудины.
– Мне нужно выпить.
Кики передает мне бутылку, и я пью прямо из горла.
– Ни одна женщина в мире, ни одна поэтесса не стоит того, чтобы ради нее умирать.
– Но я и не хочу умирать.
Она смотрит на меня и растягивается в постели.
– Что ты там делаешь? Иди сюда. Тебе нужно укрыться, чтобы не простудиться; у тебя кашель.
Я улыбаюсь и присоединяюсь к ней.
– Я знаю, как тебя согреть. Все то, что я могу тебе дать, лучше любого наркотика.
После этих слов она исчезает под одеялом, словно ныряет в воду. В этом – вся Кики.
– Ты права. Ты лучше любого наркотика.
Голод
– Дорогой мой, давно тебя не видно было.
– Розалия, у меня ужасный период.
– Верю. Ты тоже решил войти в богемную среду? Но что ты забыл среди этих ненормальных? Ты хороший парень, тебе стоило остаться в Италии. Ты весь потрепан; мне кажется, ты похудел. Ты вообще ешь?
– Мало.
– Это заметно. Но ведь ты знаешь, что здесь тебя всегда ждет тарелка горячей пасты. Ты помнишь, что ты всегда за всех платил? Ты единственный, кто ни разу мне не задолжал.
– Тогда, если позволишь, сегодня я хочу съесть тарелку феттуччине в долг. Они мне снятся по ночам. Я тебе скоро заплачу.
– Ты шутишь? Ты меня обижаешь. Сколько ты не ел?
– Какое-то время.
– Это сколько?
– Не знаю.
– Ты серьезно? Ты хочешь рассердить меня? Если ты хочешь есть, ты должен идти к Розалии! Я никогда не позволю итальянцу умереть с голоду. А куда подевались твои друзья? Джино и тот другой, чилиец, они тебе не помогают? После всего того, что ты для них сделал? Они несколько месяцев ели за твой счет.
– Розалия, я их не прошу; им тоже приходится несладко.
– Ну хорошо, посиди тут в тепле, а я принесу тебе поесть.
Невозможно выносить голод; в этом состоянии ты становишься способен на все. Пока что я ограничиваюсь тем, что ем в долг. Я принимаю еду от Розалии, а когда Шерон оплатит мне картины, я закрою долг.
Теперь я понимаю причину, по которой религии предписывают соблюдать пост. Голод – это испытание, которое делает человека более гуманным и позволяет понять истинную важность хлеба насущного.
Чтобы его оценить, нужно почувствовать спазмы в желудке и узнать, что они способны поставить на колени любого, сделать людей более злыми, жестокими, но и более активными. Голод при встрече с талантом становится самым мощным двигателем искусства, потому что это потребность, которую нужно срочно удовлетворить.
Беатрис. 1914
Я изнурен. Я работал над скульптурой весь день. У меня даже нет сил переодеться и принять ванну. Я беспрерывно кашляю и еле держусь на ногах. Руки болят и кровоточат.
У меня нет денег, и я умираю от голода и жажды. Я бы пошел к Розалии, но ей я уже прилично задолжал, поэтому решаю пойти в «Ротонду» – в надежде встретить кого-то из друзей, кто сможет меня угостить.
Я чувствую острую боль в ступнях. Меня шатает при каждом шаге.
Я вхожу в заведение и замечаю, что здесь полно незнакомых людей. К счастью, я вижу Кики. Она сидит за столиком с мужчиной лет пятидесяти – но, заметив меня, улыбается и знаком подзывает подойти.
– Привет, Моди. Ты опять за свое? Изнеможенный, грязный… Я даже не спрашиваю, чем ты занимался.
– Можно присоединиться к вам?
– Конечно.
– Познакомишь меня со своим другом?
– Он мне не друг.
Я смотрю на мужчину и протягиваю ему руку для знакомства, но Кики меня останавливает, грубо обращаясь к своему собеседнику:
– Исчезни.
Он смотрит на меня в нерешительности. Кики повторяет:
– Я сказала «исчезни», ты что, не понял?
Мужчина, который кажется довольно вежливым, разочарованно встает и удаляется. Я тут же извиняюсь:
– Простите, я не хотел вам помешать.
Кики укоряет меня:
– Ты не помешал. Это был скучный зануда без денег.
– Он выглядел вполне прилично.
– Моди, ты не разбираешься в людях. Предоставь это мне: я чувствую тех, кто заставляет меня терять время.
– Везет тебе. Давай я тебя угощу вином?
– Не говори ерунду. У тебя нет денег, и здесь тебе больше не дают в долг.
– Тогда ты меня угости.
– Вот, это мне кажется более реалистичным. Щедрая Кики дарит свое вино бедному скульптору.
Кики протягивает мне бутылку, и я наполняю бокал.
– Готова поспорить, что ты хочешь есть.
– До смерти хочу. А ты? Ты что-то ела?
– Ты же знаешь, что Кики всегда найдет, что поесть. Луковый суп, сыр, кусок свежего хлеба и вот это вино.
– Ничего себе! И что ты для этого сделала? Дала повару потрогать свою грудь?
– Нет, он хотел только посмотреть.
Я от души смеюсь.
– Амедео, ты хочешь есть?
Я улыбаюсь, не отвечая.
– Хорошо, я сейчас вернусь.
Я не хочу, чтобы она снова удовлетворяла желания повара.
– Нет. Не надо. На этот раз он захочет не только посмотреть.
– Не ревнуй, глупый.
– Кики…
– Эй, только не пей все вино, ладно?
Она разворачивается и направляется в сторону кухни.
Я оглядываюсь по сторонам и не вижу никого из друзей. В этот момент в кафе заходит компания. Среди них – Кокто, с ним два его протеже и три хорошо одетые женщины, которых я не знаю. Они останавливаются возле барной стойки и спрашивают у официанта, есть ли свободный столик. Все столики заняты, и официант просит их немного подождать. Жан оглядывается, замечает меня и приветствует сжатой в руке перчаткой. Я улыбаюсь ему в ответ.
В кафе заходит Морис. У него подавленный, потупившийся взгляд, он проходит мимо Кокто, не узнавая его, врезается в стойку и падает на пол. Друзья Жана помогают ему подняться. Он их злобно отталкивает. Я наблюдаю за сценой, не вставая с места; мне нужно присмотреть за столиком Кики, а идти на помощь Утрилло все равно бесполезно.