Тут как раз показывается Кики с подносом, на котором стоит тарелка с чем-то горячим; я думаю, это изысканное блюдо предназначается мне. Я предвкушаю горячий ужин, мысль о наполнении желудка делает меня счастливым. Кики подходит к столику и ставит поднос передо мной.
– Прошу вас, синьор! Луковый суп, а на дне тарелки спрятан кусок вареного мяса. За счет заведения.
– Я не осмеливаюсь спросить, чего тебе это стоило.
– Да, лучше не спрашивать.
Я набрасываюсь на суп, он горяченный. Я нахожу на дне тарелки мясо и решаю начать с него.
Пока я ем, люди за соседним столиком встают и уходят. Официант подходит к компании Кокто и предлагает им расположиться рядом с нами. Я обращаю внимание Кики на это:
– Сюда идет Кокто с друзьями. Ты кого-нибудь знаешь?
Кики мгновенно соображает.
– Не всех. Женщин я не знаю. Хотя нет, погоди, я узнаю одну из них.
Она не успевает рассказать мне, потому что Жан Кокто уже подошел к нам; он обращается к Кики:
– Любовь моя, ты как всегда очаровательна.
Жан наигранно кланяется Кики, она тут же встает и целует его в щеку.
– Как ты?
– Прекрасно.
Жан обращается ко мне.
– А ты, друг мой?
– Сейчас уже гораздо лучше.
Кокто сразу же понимает, что я имею в виду суп, который с жадностью поглощаю. Я собираюсь встать, чтобы поприветствовать его, но он меня останавливает:
– Не вставай! Когда принц ест, нельзя его беспокоить.
Его друзья садятся за соседний столик – и Жан, с его неизменными преувеличенными манерами, спешит нас представить.
– Мы имеем честь находиться рядом с королевой Монпарнаса и принцем из Ливорно.
Юноши улыбаются нам в знак приветствия, а женщины оценивающе смотрят.
– Оставлю тебя наедине с твоим желудком.
Я улыбаюсь и продолжаю есть. Кики снова садится за столик, Жан идет к своим друзьям.
– Так что ты говорила?
Кики понижает голос:
– Одна из них – журналистка, я ее уже видела пару раз.
Наши столики расположены очень близко, и Кики держит под контролем происходящее, я же сижу боком и ничего не вижу.
– Они перешептываются. Женщины расспрашивают о нас. Журналистка не спускает с тебя глаз. Амедео, не оборачивайся.
Кики зря переживает: я думаю только о еде. Она толкает меня локтем, когда замечает это:
– Ешь помедленнее, ты выглядишь так, будто не ел три дня.
– Четыре. Я не ел четыре дня.
– Не нужно это всем показывать. Как мясо?
– Превосходное.
– Кажется, она спрашивает о тебе у Кокто.
Кики права, так как Жан тут же переадресует мне ее вопрос:
– Амедео, почему ты такой грязный?
– Я работал.
– Где? На стройке?
Друзья Жана весело смеются.
– Вроде того. Знаешь, скульптор – все равно что рабочий.
– Амедео, я пошутил; я все знаю.
– Нет, правда. Между рабочим и скульптором нет большой разницы.
Кики со мной не согласна:
– Принципиальная разница – во внутреннем мире. Моди, после того как помоется, снова становится принцем.
– Когда вы едите, вы кажетесь таким же неотесанным, как и простой рабочий, – замечает одна из женщин.
Ледяное молчание. Все в замешательстве. Я, не оборачиваясь, выпиваю залпом бокал вина и громко, чтобы все слышали, обращаюсь к Кики:
– Ты знаешь эту синьору?
Кики подыгрывает мне и тоже говорит громко:
– Она журналистка, подруга Макса Жакоба и Пикассо.
Жан тут же добавляет:
– Она и моя подруга. Я вам ее представлю…
Женщина не дает Жану договорить, перебивая его довольно агрессивно:
– Пикассо говорит, что никто не сравнится с Модильяни в элегантности. Но глядя на вас, я бы сказала, что Пикассо просто идиот.
Я не понимаю ее агрессивности – мы ведь даже не знакомы, и отвечаю в шутливом тоне:
– Так ему и скажите. Лучше по-испански… Cabrо́n
[51].
– Я вас уверяю, что сегодня Амедео просто не на высоте, – защищает меня Кики.
Кокто, как всегда любопытный, обращается ко мне, чтобы побольше разузнать.
– И что же тебя потрепало, Амедео? Есть что-то еще, кроме скульптуры? Может быть, Кики с тобой плохо обращается?
– Возможно, любовные страдания? – Эта журналистка по непонятной мне причине все-таки хочет меня спровоцировать. – Женщина способна вас довести до такого состояния?
Я не обращаю на нее внимания и продолжаю есть. Кики отвечает за меня:
– Сейчас Амедео не встречается с женщинами, насколько я знаю. А я о нем знаю все. Последняя его пассия была не как все. Она была особенная. Но уже прошло много времени.
Кики останавливается. Продуманное молчание, имеющее целью привлечь всеобщее внимание. Жану очень любопытно.
– И о ком же речь?
Кики забросила удочку – и теперь выдерживает паузу. Все в ожидании ее знаменитых сплетен, но она не намерена говорить, а хочет лишь разжечь интерес соседнего столика.
– Некоторые вещи не говорят без позволения заинтересованного лица.
Журналистка, которой я явно не импонирую, показывает свою осведомленность:
– Если это та, о ком я думаю, – это очень утонченная женщина.
Я начинаю нервничать.
– Кики, скажи синьоре, что вряд ли она что-то обо мне знает.
– Напротив, я знаю. Синьор Модильяни, вы недостаточно осмотрительны. Некоторые вещи следует делать более сдержанно.
– Я не думаю, что вы на самом деле знаете, о чем говорите.
– Поэтесса. Русская, красивая и… замужняя.
Повисает молчание. Кики раздражена: ее игра продлилась недолго.
Мне не нравятся эти разговоры в присутствии Кокто – он разболтает всему Парижу. Я поворачиваюсь к ней, улыбаюсь и, глядя ей в глаза, поднимаю бокал:
– Ваше здоровье.
– Друг мой, то есть они говорят о том, что в этом городе закрутился роман, – а я не в курсе? – Кокто выглядит слегка обиженным. – Единственные русские, которых я знаю, это…
Кики, почуяв, что могут прозвучать имена, прерывает его:
– Жан, ты же знаешь, насколько Амедео сдержан.
– Сдержанность – самая скучная вещь на свете. Ты, Кики, совершенно не такая, поэтому мне с тобой очень весело.