История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дубровин cтр.№ 112

При разборе дел у начальства осетины присягают по христианскому обряду, но когда дела решают судом посредников, употребляют более эффективную присягу. Присягающего приводят в назначенное место, куда приносят кошку или собаку, которую, связав, кладут в вырытую для того яму. Присягающий берет ружье.

– Чтобы моей душе была подобная же участь, – говорит он, – если я не прав.

С этими словами он убивает животное, которое зарывают в этой же яме.

Этой присяги осетины так боятся, что часто правый отказывается от иска, чтобы только не дать ложных показаний.

Самые тяжелые клятвы обычно даются в день лаус-ганана (поминок). Этот день считается столь важным, что все сомнительные дела откладывают до него. В этот день уличаются обвиняемые в воровстве и убийстве. Подозреваемого подводят к могиле и заставляют поклясться в своей невинности. Тот произносит, что, если он виновен, да будут на том свете он и его семейство рабами убитого. Не было еще случая, говорят осетины, чтобы виновный не сознался в преступлении, и потому, если обвиняемый клянется в невинности, с него снимают все подозрения.

«Следующая клятва, – говорит Шегрен, – считается весьма тяжелою; редко случается, чтоб кто-нибудь ее произнес, но, присягнув раз, ни за что не решится нарушить присягу. «Я, нижепоименованный, клянусь всемогущим Богом, святым Михаилом Архангелом и почитаемым нами святым местом Цомадикавзад ^[179] в том и т. д. Если я нарушу мое клятвенное обещание, ныне изреченное, то да не увижу гробов предков моих, да истлеют кости мои в земле чужой, да откажет мне земля, питающая меня, в плодах своих; вода, утоляющая жажду мою, да пресечет течение свое; воздух, которым я дышу, да нанесет на меня и народ мой тяжкие недуги, и, наконец, небо в гневе своем да ниспошлет на клятвопреступника все бедствия, во власти его находящиеся; да изольется на могилах предков моих и на мой собственный род, если я нарушу клятву мою, кровь нечистых животных: кошки и собаки».

Кроме того, у осетин существовала в прежнее время еще и военная присяга, которую давали, когда после удачного набега приходилось делить добычу и предводитель хотел определить, сколько каждый из участников приобрел добычи. Два человека становились лицом к лицу шагах в двух друг от друга и держали перед собой шашки, упирая их в землю и образуя, таким образом, род прохода. Каждый из присягающих должен был пройти через проход и потом объявить начальнику, что именно взято им у неприятеля. Никогда не случалось, чтобы после подобной присяги кто-нибудь утаил или преувеличил свою добычу ^[180].

Раньше каждая община имела свой суд и расправу, она не подчинялась и не была связана ничем с соседними общинами, напротив, постоянные грабежи привели к тому, что небольшие общины осетинского народа постоянно враждовали между собой. К тому же никто из осетин, живущих в горах, как мы имели случай заметить, не смел показываться на равнине, где они становились жертвой соседей, главным образом кабардинцев. Правда, покровительство кабардинских князей до некоторой степени спасало осетин от неприятельских разорений, но за это они обязаны были платить с каждого двора по барану. Каждый кабардинский князь держал в том ауле, который платил ему дань, своего узденя – бегаула. Кабардинские князья не вмешивались, однако, во внутреннее управление осетин, дела которых решались на общественных сходках, где много зависело от права сильного. Это право провоцировало постоянную междоусобную войну, нередко кончавшуюся истреблением целых семейств. Осетины не знали, что такое обрабатывать поля без оружия, не могли без него выйти на улицу, кроме того, для защиты им часто приходилось строить прочные дома. Постоянное тревожное состояние выразилось даже в пословице: «Когда осетин разбогатеет, он построит башню и убьет человека».

Отсюда и высокие каменные башни, лепившиеся на едва доступных высотах, которых и до сих пор много в горной Осетии. Право сильного породило то, что слабые были весьма бедны, сильные – богаты. Первым негде было искать защиты, они не видели другого выхода, кроме как подчиниться сильным, и стали искать их покровительства. Сила перешла в аристократизм, и в обществе появились высшие сословия.

Дигорцы объясняют происхождение у них сословий такой легендой. Столетий пять тому назад в Дигорию явился некто Бадель родом из Венгрии, который принес с собой ружье, тогда еще неизвестное горцам. Бадель попал в Дигорию, когда жители ее сражались с соседями и были сильно теснимы многочисленным неприятелем. И тут вдруг раздался выстрел, и, хотя убит был только один человек, неприятель, объятый паническим страхом от действия невиданного оружия, разбежался в разные стороны.

Понимая, что обязаны Баделю спасением, дигорцы положили давать ему с каждого двора некоторую часть съестных припасов, построили дом, снабдили лошадью и просили принять на себя охрану их границ.

Бадель женился на дигорке, но вскоре взял себе другую жену. От первой жены он имел двух сыновей, которые считались старшими и от которых пошло сословие баделят. От второй жены он имел одного сына по имени Кумиак, он считался младшим, и от него пошло сословие кумиаков. Баделята не обрабатывали полей и, занимаясь наездничеством и охраной границ, получали, подобно отцу, с каждого двора определенное количество съестных припасов. Снабжение баделят припасами стало обязанностью дигорцев, хотя они считали это не данью, а платой за караулы. Баделята стали, однако же, пренебрегать своими обязанностями, а плату требовали по-прежнему. Дигорцы, занятые междоусобицами и кровной местью, не могли сопротивляться баделятам и продолжали платить. В это время кабардинцы покорили осетин, и баделята, стараясь сблизиться с ними, приняли в угоду кабардинцам ислам, породнились с княжескими узденями и т. п. Достигнув своей цели и приобретя еще больше влияния, баделята назначили новый побор с народа, куда входило определенное количество сена, хлеба, меда, по одному барану из стада, по одному кувшину пива, когда хозяин его варил, и лучшая часть от зарезанного барана. Кто отдавал дочь замуж, гнал к баделяту лучшего быка из калыма, за что последний отдаривал невесту по своему усмотрению. При этом баделята не вмешивались в управление и не имели в своих руках суда и расправы.

Новые налоги объединили народ, и дигорцы выгнали баделят из своих земель. Те сначала бежали к тагаурцам, но потом при посредстве кабардинских князей помирились с народом и были опять приняты в Дигорию, но ненадолго. Народ, снова недовольный баделятами, вторично выгнал их из своих владений незадолго до прихода русских. Возвратившись снова в Дигорию, баделята потеряли теперь всякое значение, и лишь немногие из дигорцев продолжали платить им дань.

Таким образом, в Дигории были следующие сословия: баделята — старейшины, образовавшиеся из пришельцев; жители Дигории; кумиаки — дети баделят от именных жен. Именными женами считались вторые жены – номелус, это девушки, которых баделята брали в жены из низших сословий. Прижитые с ними дети получали наименование кумиаков и до смерти отца жили в его доме, со смертью же получали известную долю наследства и дальше жили со своей матерью отдельно. Если же у такой женщины детей не было, она оставалась на всю жизнь при наследниках мужа. Кроме трех названных сословий в Дигории были еще хехес — потомки выходцев из алагирского клана – и рабы, которыми мог владеть любой осетин. Высшие сословия старались не родниться с низшими. Неравный брак считался бесчестьем.