В гражданском и личном отношениях население России обладало священным правом собственности, единым и справедливым судом, свободой слова, печати, собраний, совести и предпринимательства. Основными обязанностями граждан являлось несение прямых и косвенных денежных повинностей, повиновение законам и представление рекрутов в армию. Говоря о системе политического управления страной, отметим, что «Русская Правда» учреждала в России республику достаточно авторитарного типа. Император не только отстранялся от власти, но и должен был быть казнен вместе со всей семьей. Высшая законодательная власть в стране принадлежала Народному вечу в составе 500 человек, избранному на 5 лет. Исполнительная власть осуществлялась избираемой Вече Державной думой в составе пяти человек. Высшая контролирующая власть принадлежала Верховному собору, состоящему из 120 человек, избиравшихся пожизненно.
Однако в течение первых десяти лет после переворота вся полнота государственной власти передавалась Временному правлению (правительству), учрежденному самими революционерами. Перед ним стояли задачи подавления контрреволюционных выступлений и проведения в жизнь основных положений «Русской Правды». На этот период гражданам запрещалось организовывать союзы и общества, устанавливалась жесткая цензура над печатным словом. Позже Временное правление должно было осуществлять контроль за деятельностью тех высших государственных органов, о которых было сказано выше, т. е. оставалось фактическим главой страны.
Как уже отмечалось, Конституция и «Русская Правда» являлись достаточно точным выражением двух основных тенденций в декабризме, поэтому сравнение их черт, хотя бы самых главных, для нас не просто небезынтересно, но и необходимо. Н. Муравьев успел завершить свой документ полностью и даже создать несколько его вариантов (историки насчитывают три или четыре варианта этого документа). «Русская Правда» должна была состоять из 10 глав, но до нас дошли только пять из них, а закончены полностью лишь три первых. Различными оказались и адресаты двух конституционных проектов, ведь «Русская Правда» являлась наказом, наставлением, которым должно было руководствоваться Временное правительство. Для утверждения же новых порядков, предлагавшихся Муравьевым, промежуточных форм правления не требовалось. Положения Конституции должны были быть введены в жизнь сразу же после победы восставших.
И Н. Муравьев, и Пестель не слишком доверяли политическому разуму и чутью народных масс. Впрочем, в том, что касалось возможностей народа, у каждого из них имелись свои соображения. Оба автора прокламировали учреждение своеобразного института наставничества над основной массой населения страны (что, впрочем, характерно для революционеров любых направлений): у Пестеля такую функцию выполняло Временное правительство, у Муравьева – грамотное, материально обеспеченное меньшинство. Здесь мы подошли к одной из самых болевых точек в споре сторонников «Русской Правды» и Конституции. Разные политические формы правления, предлагавшиеся в проектах идеологов декабризма, сами по себе не вносили особого раскола в движение и принципиальной роли не играли. Дело в том, что результатом реализации и одного, и другого проекта стало бы развитие в России относительно демократических (на самом деле буржуазных) институтов, которые успешно обслуживаются и республиканским, и конституционно-монархическим устройством. Англия и Франция, например, невзирая на различие форм правления в них, являлись ведущими буржуазными странами мира.
Другое дело, что Муравьев и Пестель выбрали совершенно разные классы и слои населения в качестве опоры (если не движущей силы) будущих преобразований. Пестель считал, что лучшим средством против контрреволюции и гарантией проведения необходимых преобразований является наделение крестьян землей. У Муравьева было иное мнение. Зимний поход с гвардией в Литву (помните «проветривание голов», устроенное Александром I?) окончательно убедил его, что солдаты (а значит и крестьяне) не представляют себе России без Богоизбранного монарха и что единственной политически грамотной, действующей осознанно силой в стране является дворянство. Трезвый взгляд на исторически сложившуюся ситуацию подсказывал, по его мнению, единственное решение – опору мятежников на те слои дворянства (мелкое и среднее), которые могут поддержать реформаторов. Нейтралитет крупного дворянства обеспечивался сохранением помещичьего землевладения, пусть оно сохранялось и в урезанном виде. Именно в этом и таилась причина столь разного подхода Пестеля и Муравьева к решению аграрного вопроса в России и к проблеме будущего образа политической власти.
Завершая сравнение основных черт двух декабристских программ, необходимо оценить их характер и жизнеспособность, то есть возможность практического применения в конкретной стране и в конкретный исторический период. Отметим, что и данная проблема не нашла единого решения в историографии. Советские историки подчеркивали то, что Пестель пытался преодолеть «дворянскую ограниченность», отдаленность дворян от народа, а потому считали «Русскую Правду» проектом более прогрессивным, более отвечающим интересам населения России. Конституция же служила для них иллюстрацией «половинчатости» идеологии дворянских революционеров, их неумения и нежелания проникнуться народными чаяниями и интересами.
В работах последних лет, наоборот, говорится о тоталитарном характере (или тоталитарных нотах) «Русской Правды», о ее недемократичности, всепроникающем контроле (да еще и с помощью добровольных фискалов) Временного правительства, русификации всех народов страны, циничном отношении Пестеля к политическим правам граждан. Конституцию же, с их точки зрения, отличает от «Русской Правды» попытка установить в России пусть и ограниченную, но демократию, дать возможность общественному мнению ощутить себя полновластным хозяином в стране, превратить империю в федеративное государство, уважающее права всех народов, населявших его.
На наш взгляд, многое из сказанного в работах Н. Эйдельмана, С. Экштута, Я. Гордина, М. Давыдова, О. Киянской совершенно справедливо. Однако хотелось бы перевести наш разговор в несколько иную плоскость. Создается впечатление, что до сих пор у историков речь большей частью шла о предпочтительности того или иного общественного устройства, того или иного программного проекта декабристов, а не о его жизненности, соответствии российским реалиям. С этой точки зрения, «Русская Правда» явно проигрывает в сравнении с Конституцией. Однако, с другой стороны, жесткость, авторитарность режима, провозглашение главенства «больших» народов над «малыми», государственных интересов над частными – все это соответствовало традициям России, во всяком случае, ее тогдашним политическим традициям. Кроме того, как показали события более позднего времени, раздача земли крестьянам способна обеспечить правительству неожиданно мощную поддержку широких слоев населения. Казнь же монарха и его семьи действительно вносила растерянность в лагерь контрреволюции, вела к его расколу и поражению.
В свою очередь, Конституция Н. Муравьева предлагала россиянам нечто симпатичное и демократическое, но принципиально новое для них, небывшее в их историческом опыте. Фигура монарха, хотя и сохранялась, приобретала иной, «испорченный» контролем дворянско-купеческого парламента вид. Крестьянству и городским «низам» не было особого резона поддерживать новую власть, она им ничего, кроме малопонятных гражданских свобод, не обещала. Поддержка же заговорщиков средним и мелким дворянством также выглядит проблематичной. Как известно, дворянство конца XVIII – начала XIX в., в массе своей, не стремилось к ограничению самодержавия, наоборот, оно больше опасалось усиления влияния аристократии на монарха, а потому поддерживало единодержавие. Стоит напомнить и о том, что первое сословие имело перед правительством определенные обязательства, поскольку именно власть обеспечивала помещиков даровой рабочей силой и защищала от недовольства крестьян. Слой же передового, истинно просвещенного дворянства был слишком тонок и реальной силой не обладал.