История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 85

На этом месте Дантона вновь начинает душить негодование и, намекая на обвинение в том, что он будто прятался 10 августа, Дантон восклицает:

– Где те люди, которым понадобилось понукать Дантона, чтобы заставить его показаться в этот день? Где те привилегированные существа, у которых он позаимствовал энергию? Пусть они явятся, мои обвинители!.. Я нахожусь в полном рассудке, требуя этого. Я разоблачу трех пошлых негодяев, которые окружили и погубили Робеспьера… Пусть они явятся сюда, и я их погружу в ничтожество, из которого им не следовало выходить…

Председатель опять хочет прервать Дантона и звонит в колокольчик. Дантон перекрывает звук колокольчика своим могучим голосом.

– Разве вы меня не слышите? – говорит ему председатель.

– Голос человека, который защищает свою жизнь, – отвечает ему Дантон, – свою честь, посильнее звона твоего колокольчика!

Однако он утомлен сильным негодованием; голос его несколько осип. Тогда президент участливо предлагает ему отдохнуть, чтобы потом продолжать свою защиту с большим спокойствием.

Дантон умолкает. Суд переходит к Демулену, читают его «Старого Кордельера», и он тщетно возмущается против произвольного толкования статей. Потом очередь доходит до Лакруа; суд с горечью упоминает о его действиях в Бельгии, и он, подобно Дантону, требует прихода в суд нескольких членов Конвента.

Это первое заседание произвело всеобщее потрясение. Толпа, окружавшая здание суда и простиравшаяся до самых мостов, казалась тронутой. Судьи были в ужасе. Бадье, Булан, Амар, самые убежденные из членов Комитета общественной безопасности, присутствовали при судоговорении, спрятавшись в типографии, которая прилегала к зале суда и сообщалась с ней с помощью маленького оконца. Оттуда они со страхом наблюдали за отвагой Дантона и настроением публики и начинали сомневаться в возможности обвинительного приговора.

Герман и Фукье прямо из суда отправились в Конвент и известили депутатов о желании подсудимых, требовавших очной ставки с несколькими членами Конвента. Комитет начинал колебаться. Робеспьер ушел к себе; Бийо и Сен-Жюст одни оставались в Конвенте. Они запретили Фукье отвечать, приказали ему затянуть судоговорение, довести дело до конца положенных законом трех дней, не объяснившись, а тогда заставить присяжных заявить, что они достаточно ознакомились с делом.

Пока всё это происходило в трибунале, комитете и городе, в тюрьмах господствовало не меньшее волнение: там узники принимали живейшее участие в подсудимых и не видели надежды ни для кого, если будут убиты такие люди. В Люксембургской тюрьме находился несчастный Дильон, друг Камилла Демулена, который защищал его; он узнал от Шометта, который, подвергаясь той же опасности, примкнул к умеренным, о том, что происходило на суде. Дильон, у которого была горячая голова и который в качестве старого солдата иногда искал развлечения в вине, неосторожно поговорил с неким Ла Флотом, содержавшимся в той же тюрьме. Дильон сказал ему, что пора добрым республиканцам поднять голову против гнусных угнетателей; что народ как будто проснулся; что Дантон объявил о своем намерении отвечать только в присутствии комитетов; что обвинительный приговор против него далеко не верен; что жене Демулена при помощи раздачи ассигнаций удастся поднять народ и что, если бы только ему, Дильону, удалось уйти из тюрьмы, он набрал бы достаточно решительных людей, чтобы спасти республиканцев, которых суд старается погубить.

Это были, конечно, пустые слова, сказанные в припадке опьянения и горя. Однако, кажется, зашла речь о том, чтобы доставить жене Демулена тысячу экю и письмо. Подлец Ла Флот, надеясь доносом заслужить жизнь и свободу, побежал к привратнику тюрьмы, сочинив, будто в тюрьмах и за их стенами составился заговор с целью насильно освободить подсудимых и убить членов обоих комитетов. Сейчас мы увидим, для чего пригодилось это роковое показание.

На другой день стечение публики в суде было так же велико. Дантон и его товарищи, по-прежнему стойкие в своих намерениях, снова требуют очной ставки с несколькими членами Конвента и обоими комитетами. Фукье, поставленный перед необходимостью ответить, говорит, что не видит препятствий к вызову нужных свидетелей. «Но этого недостаточно, – настаивают подсудимые, – надо, чтобы он их сам вызвал». Фукье возражает, что вызовет всех, кого укажут подсудимые, кроме членов Конвента, потому что только сам Конвент может решить, пойдут ли его члены в свидетели. Подсудимые жалуются, что им отказывают в средствах защиты. Поднимается шум. Председатель допрашивает еще нескольких подсудимых – Вестермана, братьев Фрей и Гусмана, – а затем спешит закрыть заседание.

Фукье тотчас после заседания написал комитету письмо, в котором сообщил обо всём происшедшем и просил дать ему средство ответить на требования подсудимых. Положение было затруднительным, и все начинали колебаться. Робеспьер нарочно, с аффектацией, не подавал своего мнения. Один Сен-Жюст, самый упорный и бесстрашный, считал, что отступать не следует, а надо закрыть подсудимым рот и послать их на эшафот. Он только что получил показания Да Флота и увидел в них зародыш заговора и предлог к декрету, который завершит борьбу с ними. На другое утро Сен-Жюст является в Конвент, говорит, что отечеству грозит большая, но последняя опасность, и что если Конвент мужественно вооружится против нее, то скоро ее преодолеет. «Подсудимые, – продолжает он, – присутствующие в Революционном трибунале, совсем взбунтовались: они грозят суду; они доводят свою дерзость до того, что кидают в судей хлебными шариками; они возбуждают народ и легко могут сбить его с толку. Это еще не всё: они подготовили в тюрьмах заговор; жена Демулена получила денег, чтобы начать восстание; генерал Дильон должен выйти из Люксембургской тюрьмы, стать во главе нескольких заговорщиков, перерезать оба комитета и освободить виновных».

Выслушав этот лицемерный и лживый рассказ, покорные слуги комитета кричат, что это ужасно, и Конвент единодушно принимает декрет, тут же предложенный Сен-Жтостом. В силу этого декрета трибунал должен продолжать процесс Дантона и его сообщников, не вставая с места, и отнять право защиты у тех подсудимых, которые проявят непочтение к правосудию или будут стараться произвести беспорядок в публике. С декрета немедленно снимается копия. Вулан и Вадье несут ее в суд, где уже началось третье заседание, и удвоенная смелость подсудимых ставит Фукье в самое затруднительное положение.

Действительно, в этот третий день подсудимые решили возобновить свои требования по поводу вызова свидетелей. Они встают все вместе и говорят Фукье, чтобы он представил свидетелей. Они хотят еще большего: чтобы Конвент назначил комиссию для расследования разоблачений, которые они желают сделать по поводу проекта диктатуры, обнаруживающегося в комитете. Фукье, пребывая в замешательстве, уже не знает, что отвечать. В эту минуту его вызывает судебный пристав, он выходит в смежную залу и находит там запыхавшихся Амара и Вулана, которые говорят ему: «Прихлопнули злодеев! Вот что нас выведет из затруднения!» – и вручают только что изданный декрет. Фукье радостно схватывает его, возвращается в залу, просит слова и читает бессовестную бумагу.

Дантон в негодовании встает со словами: