История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 88

Но прямого закона против бывших дворян еще не было. Сен-Жюст указал на них как на непримиримых врагов Революции. «Что бы вы ни делали, – сказал он по этому поводу, – вы никогда не удовлетворите врагов народа, если только не восстановите тирании. Пусть же они ищут себе рабство в другом месте. Они не могут с вами помириться: вы говорите на разных языках, вы никогда не поймете друг друга. Так прогоните их!»

Сен-Жюст предложил декрет, которым все бывшие дворяне и все иностранцы изгонялись из Парижа, из укрепленных городов, из приморских портовых городов, а всех не повиновавшихся в десятидневный срок ставили вне закона. Другими положениями того же декрета власти обязывались удвоить свое усердие. Конвент без условий одобрил это предложение, как и все другие, и принял единодушно, без голосования. Колло д’Эрбуа, сообщая об этом декрете якобинцам, прибавил к метафорам Сен-Жюста свои. «Нужно, – сказал он, – заставить политическое тело пропотеть грязным потом аристократии: чем обильнее будет пот, тем оно станет здоровее».

Мы сейчас видели, что сделал комитет для утверждения своей энергичной политики; а вот что он сделал для большего сосредоточения власти. Во-первых, распустили революционную армию. Эта армия, придуманная Дантоном, сначала была полезна, исполняя волю Конвента; но потом сделалась центром всех возмутителей и авантюристов и служила опорой демагогам. Необходимо было распустить ее. Правительству оказывалось такое слепое повиновение, что оно более не нуждалось в этих клевретах, и они были распущены. Затем комитет предложил упразднение всех министерств. Министры еще считались слишком большой силой рядом с членами Комитета общественного спасения. Они или всё предоставляли делать комитету и в таком случае были бесполезны, или хотели действовать сами и становились неудобными конкурентами. Пример Бушотта, который наделал столько ошибок, был весьма поучителен.

Вследствие этих соображений министерства упразднили, а вместо них учредили следующие двенадцать комиссий:

1) Комиссия гражданской администраций, полиции и судов;

2) Комиссия народного просвещения;

3) Комиссия земледелия и ремесел;

4) Комиссия торговли и продовольствия;

5) Комиссия публичных работ;

6) Комиссия общественных пособий;

7) Комиссия перевозок и почт;

8) Комиссия финансов;

9) Комиссия организации и передвижения сухопутных армий;

10) Комиссия морских дел и колоний;

11) Комиссия оружия, пороха и горного дела;

12) Комиссия внешних сношений.

Эти комиссии, находившиеся в зависимости от Комитета общественного спасения, были не чем иным, как бюро, между которыми комитет распределил все административные обязанности. Герман, председатель Революционного трибунала во время процесса Дантона, получил в награду за свое усердие место начальника одной из этих комиссий, самой важной, – комиссии администраций, полиции и судов.

Были приняты и другие меры. Революционные комитеты в свое время учредили с тем, чтобы на каждую общину или секцию общины (коммуны) приходилось по одному комитету. Так как сельских общин было много, а жителей в них мало, то комитетов этих оказалось с избытком, а дел у них – почти никаких. Притом самый состав их представлял одно большое неудобство. Поселяне были по большей части преданы революции, но безграмотны, а муниципальные должности почти все достались землевладельцам, живущим на своих землях и весьма мало расположенным применять свою власть на благо правительства; таким образом, надзор, особенно за имениями, был очень плох. Чтобы устранить эти неудобства, Комитет общественного спасения закрыл все общинные революционные комитеты и оставил только окружные. Полиция стала деятельнее, перейдя в руки окружных буржуа, почти в полном составе якобинцев, ревнующих к старому дворянству.

Якобинцы были главным обществом, единственно признанным правительством. Они соблюдали его принципы и интересы и враждебно относились к эбертистам и дантонистам. Комитету общественного спасения хотелось, чтобы это общество поглотило все остальные и сосредоточило в себе всю силу общественного мнения, подобно тому, как он сам сосредоточил в своих руках всю силу правительства. Это крайне льстило честолюбию якобинцев, и они прилагали все старания, чтобы исполнить желание комитета. С момента, как секционные собрания начали проходить только два раза в неделю, секции преобразовались в народные общества. Этих народных обществ в Париже оказалось очень много; в каждой секции их было по два и даже по три.

Мы уже говорили о жалобах, к которым они подали повод. Говорили, что «аристократы» – то есть приказчики, писцы, конторщики и т. п., – недовольные ополчением, бывшие слуги дворянских домов, словом, все, кто имел причины к неудовольствию революционной системой, собирались в этих обществах и составляли там оппозиционные планы, чего не смели делать в секциях и у якобинцев. Уже не раз звучали предложения об их закрытии. Якобинцы не имели права заниматься этим, да и правительство не могло затронуть эти общества, не покушаясь на право сходиться и совещаться – право столь высоко превозносимое в то время и считавшееся безусловным и безграничным. По предложению Колло якобинцы решили не принимать больше депутаций от обществ, образовавшихся в Париже позднее 10 августа, и прервать с ними всякие сношения. Относительно же обществ, образовавшихся до 10-го, постановили представить доклад о каждом отдельно, чтобы рассмотреть, следует ли продолжать с ними сношения. Эта мера касалась преимущественно кордельеров, уже пораженных в лице своих вождей – Ронсена, Венсана, Эбера – и с тех пор считавшихся подозрительными. Этим постановлением клеймились все секционные общества, а кордельеры подвергались обвинению.

Последствия этой меры заставили себя ждать недолго. Все секционные общества приняли к сведению эту демонстрацию и явились одно за другим в Конвент или к якобинцам – заявить о своем добровольном закрытии. Все поздравляли Конвент и якобинцев и заявляли, что если прежде собирались в видах общей пользы, то теперь добровольно расходятся, если уж власти рассудили, что собрания вредят делу, которому они желают служить. С этой поры в Париже осталось только одно главное общество якобинцев, а в провинциях – якобинские же второстепенные общества. Общество кордельеров, правда, еще существовало. Распустить его было нельзя, но о нем представили доклад. В этом докладе было упомянуто, что общество с некоторого времени весьма редко и небрежно сносится с якобинцами и что, следовательно, поддерживать с ним сношения вполне бесполезно. По этому случаю предложили рассмотреть вопрос: требуется ли в Париже больше одного народного общества? Некоторые осмелились даже сказать, что следовало бы установить только один центр общественного мнения. Этот некогда знаменитый клуб отжил свой век: покинутый, он не ставился ни во что, и якобинцы остались единственными владыками и руководителями общественного мнения.

Достигнув, если можно так выразиться, централизации общественного мнения, правительство стало думать о том, чтобы сделать выражение его более правильным, менее шумным и неудобным. Беспрестанные обличения и критика должностных лиц, депутатов, генералов, администраторов доселе составляли главное занятие якобинцев. Эта бешеная страсть постоянно нападать на представителей власти имела свои неудобства, но и свои выгоды, пока были поводы сомневаться в усердии и убеждениях чиновников. Но теперь, когда комитет забрал власть в свои руки, тщательно надзирал за своими представителями и избирал их в самом революционном духе, он не мог долее позволять якобинцам предаваться вечным подозрениям и беспокоить служащих, по большей части дельно выбранных и подвергавшихся бдительному надзору. Это было бы даже опасно для государства.