Вологодские заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 44

Это был товар, взятый у англичан. У поморов же он приобрел бочата с соленой треской, семгой, навагой — рыбой, взятой в весеннюю Егорьевскую путину. Сумел также разжиться рыбьим зубом.

Деревнин, сидя на перевернутом пустом бочонке, внимательно слушал, что творилось на пристани, а кое-что и видел. Он уже понял, что затея обречена на провал. И теперь следовало решить: возвращаться ли в Вологду (где дочки, внучки и прелюбодеица) или еще побыть в Архангельской обители. И в Вологде старый подьячий был чужим, и в Архангельском остроге — тем более. И дорогого золотого креста лишился…

Меж тем в округлое брюхо флейта уже грузили зерно, парусину в тюках и рогожах, бочата с медом, связки свечек в дерюге и рогожах, бухты прекрасного вологодского каната. Капитан судна, которого на радостях поили двое суток без просыпу, а потом еще двое суток опохмеляли, отоспался и руководил матросами, готовившими флейт в обратную дорогу. Для этого они переправляли на борт пресную воду в кожаных ведерках и заливали в бочки, меняли истрепавшиеся канаты и тросы, чинили паруса. Срок отплытия еще не был назначен, но все понимали — уже скоро. И сам капитан сказал, что хочет за лето сделать еще одну ходку, так что задерживаться не станет.

Савва Дементьев ради будущего дружества подарил ему прекрасные разноцветные сапоги казанской работы, которые были куда легче и удобнее в летнюю пору его огромных сапожищ из тюленьей кожи. Капитан, гуляющий по палубе в своем кургузом кафтанишке, несуразных штанах и остроносых казанских сапогах, имел вид диковинный и уморительный. Неустрой Иванов, на это глядя, тоже сделал подарок: была у него с собой новешенькая вышитая рубаха, рукоделье жены с дочкой, но ради дружества можно даже последнюю рубаху с себя снять. Богдан Шипицын — тот с себя снял красный атласный колпак, подбитый соболем, потому — капитана ждут холодные морские ветра, так чтобы уши не застудил, а Богдану в дороге такой колпак ни к чему, поскольку лето. Капитан со смехом надел все обновы и был совершенно счастлив.

Гаврюшка издали видел, как купцы одаривают капитана, и злился: ведь мог один из них передать вместе со свернутой рубахой или в шапке проклятое послание!

Теренко сдружился с матросами, заучивал их словечки, поклонился старому опытному вожу, которого наняли на флейт, большим рыбным пирогом и образком Николы-угодника. На этом основании он надеялся, что его возьмут с собой, и был готов исполнять любую работу. Гаврюшка видел, что приятелю не до него, и сильно обижался. Но все же он желал проститься по-христиански и в последние перед отплытием часы прибежал на пристань.

Как всегда, напоследок вспомнили, что самое главное и самое важное забыли на берегу. Лодья у причала ждала мужиков, тащивших какие-то мешки, и Гаврюшка подумал — вот бы прыгнуть туда, доплыть до судна, отыскать Теренка! О тайном послании он в этот миг и не помышлял.

Несколько матросов вели к причалу под руки. Провожающих тоже качало, как в бурю. Гаврюшка подумал, что вместе с этими людьми сможет забраться в лодью, а дальше — как Бог даст. Он подбежал и вовремя поддержал знакомого мужика, которого после прощального пира еле ноги несли. Тот оперся о его плечо, и так они взошли на причал.

И тут их нагнал один из английских купцов — тот, что прибыл из Вологды с немалым грузом канатов. Он тоже хотел соскочить в лодью, но там, где на узком причале топчутся похмельные, — жди беды. Его толкнули, и он слетел в воду.

Вода в том месте была ему всего почти по грудь, но ледяная. У бедняги перехватило дыхание.

Гаврюшка бросился на колени и протянул ему руку, но вытащить страдальца из воды, конечно, не смог.

— Ты, парень, — сказал англичанин. — Ты бери сие, неси, отдай Джону Маскотту. Его тебе покажут. Скажи — Смит посылает. Джон Маскотт! Он знает! Это важно.

Свободной рукой англичанин полез себе за пазуху и достал чуть подмоченный с края толстый сверток из грубой бурой бумаги, перекрещенный шнуром и запечатанный. Сверток был невелик — четырех вершков в ширину и пяти в длину.

— Джон Маскотт, — повторил англичанин. — Беги, парень!

И, придерживаясь за доски причала, побрел к берегу.

Гаврюшка взял сверток и побежал к краю причала, туда, где уже спустили в лодью матросов.

— Ох и достанется им от старшего, — сказал один из гребцов. — Старший с утра ходит по корме, трезвый, сердитый!

— Они все, слава Господу, протрезвели, кроме этих двух. В прошлом году так же было — так тех пороли…

Гаврюшка впервые в жизни плыл на лодье, но было не до новых впечатлений. Он думал — как ухитриться, чтобы никому сверток не отдавать, а оставить его себе. Потому что, статочно, это был тот самый, но завернутый уже не в холстинку. Если бы гребцы не видели, что англичанин дал ему сверток, Гаврюшка бы соврал, что хотел прокатиться взад-вперед и отделался подзатыльником. Но они видели.

С борта спустили трап. Как похмельных мореходов втаскивали наверх — Гаврюшка не видел, потому что кинулся к трапу первым. Он ловко поднялся на палубу и, пользуясь тем, что общее внимание было привлечено к похмельным, перебежал на другой борт и там затаился, присев на корточки у основания фок-мачты. Теперь главное было — не уплыть на флейте в Англию.

Сверток он не просто за пазуху сунул, а под рубаху.

Ангел-хранитель вовремя дал Гаврюшке пинка — отрок побежал обратно.

Видимо, у английских мореходов был богатый опыт по втаскиванию на борт чудом не забытого груза и загулявших товарищей. Когда Гаврюшка оказался на нужном месте, трап уже втягивали наверх, а гребцы на лодье нестройным, но искренним хором желали судну попутного ветра.

Выбирать не приходилось — Гаврюшка забрался на ограждение палубы и, перекрестясь, соскочил в лодью, чуть ее не опрокинув. Изругали его на все корки, но в воду не скинули — и на том спасибо.

— Мне велено было! Я, что велено, передал! Кому велено — передал! — отбивался Гаврюшка.

На берегу он помчался искать деда, но нашел Теренка. Теренко смотрел на флейт и, как малое дитя, хлюпал носом. Подарки-то старый вож взял, и тем дело кончилось…

По веревочным сетям, крепившимся к мачтам, лезли наверх матросы — ставить паруса. Капитан и кормчий стояли на корме, у штурвала (штурвал был для поморов в новинку, и его также обсуждали на берегу). Флейт стал неторопливо разворачиваться — носом к речному устью. Когда это удалось, одна из носовых пушек громко бухнула, была бы заряжена — ядро ушло бы куда-то в сторону Груманта. Так судно прощалось с пристанью Архангельского острога.

Деревнин сидел угрюмый. Гаврюшкиных подвигов он не видел.

— Дедушка, пошли в келью скорее! — потребовал внук.

— На что тебе?

— Да пошли же!

Гаврюшка взял деда за руку и чуть ли не бегом повлек к обители.

В келье он достал из-под рубахи сверток.

— Что это? — спросил Деревнин. — Неужто?..

— Да!