Вологодские заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 43

Там же, вместе с купцами, стояли иноки и со знанием дела толковали о ценах на овес и ячный солод. Гаврюшка удивился: как так, им же мирскими делами заниматься не положено. Он не знал, что обители, стоявшие на пути в Холмогоры и в Архангельский острог, скупали товар по одной цене, продавали по иной и с того богатели. Тот же ячный солод — можно было взять в Вологде сто четвертей за одиннадцать рублей, уже в Холмогорах четверть стоила пятнадцать копеек, а кому привычнее на деньги переводить — так тридцать денег. И иноки очень ловко со всеми этими числами управлялись.

Ворвавшись в толпу, Гаврюшка пробился поближе к воде и замер от восхищения. Корабль был сказочно красив.

На носу его была огромная, искусно вырезанная из дерева львиная голова с передними когтистыми лапами. Лев вздыбил гриву, скалился и только что не рычал.

Мужчины обсуждали стати судна, три его мачты, его пузатые бока, его праздничный вид. До той поры сюда приходили английские пинассы, это же судно было вдвое длиннее, чуть ли не в двадцать сажен, и с огромным трюмом, в который, казалось, можно сгрузить все, что скопилось в амбарах.

Это был новенький голландский флейт, а как английские купцы разжились столь красивым и быстроходным судном, оставалось только гадать; статочно, не за деньги купили…

Когда лет семь назад противостояние Англии с Испанией кончилось Лондонским миром, английский король отказался помогать голландцам, хоть те и были одной с ним веры. Как раз тогда на голландских верфях в городе Хорне строили первые флейты, и, видно, «Московская компания» сумела наловить рыбки в мутной воде.

Поморы обсуждали качества судна, сходясь на том, что оно должно быть очень ходким, пытались разглядеть мачты, насколько позволяли взятые на рифы верхние прямые паруса фока и грота. Мачты были высокие и составные, и тут уж нашлось о чем поспорить. Купцы же гадали, сколько пудов товара влезет в этакий пузатый трюм, и додумались — не менее пятнадцати тысяч, а то и поболее.

И все вместе с большим любопытством смотрели на пушки, глядевшие из особых окошечек в бортах. Их было на обоих бортах никак не менее двух десятков. Это означало — мореходы готовы дать отпор любому, кто покусится на судно и на товар. Нашлись на пристани знатоки, хвалившиеся, будто видали морской бой и как, когда суда, встав бок о бок, сцепляются, бойцы лезут на судно противника с короткими и широкими саблями. Гаврюшка так заслушался, что рот сам собой приоткрылся.

— Иванко, где тебя нелегкая носит? — сердито спросил Яковлев. — Будь при мне! Петр Петрович, не отставай! Коли будет Господь ко мне милостив — все зерно сбуду.

Промеры показали — глубина у самой пристани в обрез, четыре сажени, и хоть осадка флейта невелика, а рисковать не стоит и придется возить товары на берег и с берега лодьями, тем более что причалов для них имелось немало. Тут же владельцы суденышек затеяли торг, чуть не вышло драки со служившими при амбарах и пришедшими с обозами мужиками. Наконец все утряслось, на берег прибыл капитан, с ним — те купцы «Московской компании», что привезли товары, и начались поклоны!

Гаврюшка остро позавидовал Змею-Горынычу, у которого, коли верить сказкам, были три головы. Одной парой глаз уследить за четырьмя русскими купцами, капитаном, толмачом и английскими купцами он был не в состоянии.

— Я в Вологду не вернусь! — сказал Теренко. — Тут останусь. Пойду к старому вожу в науку, вожом стану, буду таких красавцев через море водить! До той поры другую пристань построят, я слышал! Чтобы к самой пристани судну причаливать, а не посреди реки торчать, зацепившись якорями!

— Тебя искать будут.

— Спрячусь. С собаками не найдут. Потом тут женюсь — и меня тогда не выдадут.

Тут парня позвали трудиться — сперва выгружать из трюма товары, спускать их в лодьи, чтобы на берегу приняли другие обозные мужики, потом, уже на берегу, грузить их на подводы, доставлять к амбарам.

Капитан, мужчина лет пятидесяти, краснолицый, носатый, с бородкой клинышком и подкрученными усищами, одетый в короткий кафтанишко и широкие короткие штаны, обутый в сапоги выше колен, был очень доволен, что сможет наконец хорошо покормить своих матросов, и уже договаривался о свежем мясе, о мягком пшеничном хлебе, о пиве, обо всем, чего недоставало во время трехнедельного плаванья. Народу на судне было с полсотни человек, поди прокорми такую ораву, но Гаврюшка из разговоров узнал: это еще для такого корабля немного.

Петр Петрович был давним знакомцем капитана, они оба радовались встрече, купцы же наперебой звали его с кормчим и прочими начальными людьми в гости, на угощение. Откуда ни возьмись, появились бабы с корзинами, в корзинах — жареная и копченая рыба, всякие заедки, началась веселая торговля.

Вот теперь это была та пристань, которую представлял себе Деревнин.

Четверо русских купцов, за которыми велено было смотреть, оказались в разных концах пристани — вместе с купцами английскими, принимавшими товар. Гаврюшка сообразил — им всем сейчас не до тайных посланий. Да и ему самому, пожалуй, тоже: Третьяк Яковлев велел ему записывать цены.

Дед в свое время выучил Гаврюшку писать не только на столе, но и на колене, ведь не всюду для тебя стол поставлен. Он и писал, даже не пытаясь понять, что означают числа, которые ему чуть ли не в ухо выкрикивал Третьяк. Купец, уже имевший дело с англичанами, знал с полсотни слов, необходимых для торговли, и с теми была сущая потеха — собеседник не всегда их понимал и говорил по-русски: «Ты не разумею». Гаврюшка вдруг понял: ежели Третьяк Яковлев вздумает передать этому купцу то тайное послание, то не сумеет объяснить, что сие означает.

Стало быть, и остальные трое не справятся без толмача. А сколько же на пристани толмачей? Гаврюшка знал только двоих.

Следующие дни были похожи на бред. Гаврюшка честно пытался уследить за всеми, внушающими подозрение. В их число попал и англичанин, хорошо объяснявшийся по-русски; Гаврюшка узнал, что этот человек приехал из Вологды с ранее пришедшим обозом, дней за пять до того, как дед и внук Деревнины оказались в Архангельском остроге.

Иван Андреевич ворчал, ругался, злился на внука, и Гаврюшка не понимал, что злоба — от бессилия. Дедовы замыслы посадить Чекмая в лужу оказались пустословием. Видимо, дед плохо представлял себе, какая суета царит на пристани вокруг английского флейта.

На третий день он сам туда явился и чуть не оглох.

Гаврюшка, состоявший при Третьяке Яковлеве, не мог уделить деду должного внимания. Яковлев как раз проверял готовность к отплытию большого насада, сам исследовал, чем проконопачены борта, сам сговаривался о пропитании для бурлаков и лошадей, которые тоже должны тащить вверх по течению Двины, затем Сухоны, а затем и Вологды длинное, тяжелое и неповоротливое судно.

Яковлев купил тюки с тонким сукном, шелком и бархатом, с тонким голландским полотном, купил полупудовые оловянные чушки, купил серебро в слитках. Короба с припасами на путь длиной более двух седмиц тоже весили немало — бурлаков надо хорошо кормить, да и лошадь без овса — плохая работница. Последними на судно должны были взнести сундуки с дорогой серебряной посудой и другие, весьма тяжелые. Что в них — Третьяк никому не докладывал, но Деревнин по длине сундуков сам догадался — оружие, аркебузы и, возможно, мушкеты. Очень ценный товар в Смутное время…