— Ого! Это хорошая бумага, александрийская, что по двенадцать денег за десть, — сказал Глеб. — А вот что на ней написано?
Почерк был корявый, слова явно нерусские.
— Да ну тебя с бумагой… — Чекмай быстро перебрал листы, все развернул и даже встряхнул. — А ведь боярского-то послания тут и нет! Что ж это за чушь заморскую прислал нам старый дурень?
— Погоди! Коли бояре вздумали писать английскому королю, какой смысл писать по-русски? — спросил Глеб. — Может статься, нашли толмача. Не все же англичане в Вологду убежали. И это оно и есть.
— Так-то так… — Чекмаю не хотелось соглашаться, а пришлось. — Но я так разумею — при столь важном послании должны быть печати. Этак-то и я наговорю толмачу с три короба — и какой болван такому посланию поверит?
— Да, печатей нет… Что ж это такое? Митя! Погляди, может, догадаешься.
Митька смиренно сидел на лавке у печи, наслаждался теплом и резал свои игральные кубики. Работа эта ему нравилась, он улыбался и даже что-то беззвучно приговаривал. Но раз позвали — подошел.
Перед ним лежали исписанные листы — на одном шесть строчек, на другом десять, на третьем одиннадцать. Митька взял лист, перевернул вверх ногами — все равно непонятно. Тогда посмотрел на оборотную сторону. Там были две строчки. Он разложил листы оборотной стороной кверху.
— Всюду по две, а вот тут — три… и тут три… Так… Вот тут нижняя подчеркнута, и рядом клякса…
— Ну и что? — сердито спросил Чекмай.
— Постой, дедушка, — удержала его от грубых слов Ульянушка. — Дай Митеньке подумать хорошенько. У него голова не как у нас устроена.
— Сказал бы я, как она устроена…
Митька взял с Глебова стола четвертушку дешевой бумаги и уголек, попытался воспроизвести подчеркнутые слова.
— Гляди-ка, тут всякая последняя строчка с одного и того же слова начинается, — заметил он. — Вот как ежели бы я письма писал и на каждом — «в таком-то переулке, для Ивашки Иванова…» «Для», братцы, это — «для»! А затем — имя и прозвание!
— Стало быть, письма! Но от кого и кому? — спросил Глеб. — И отчего их столько?
Митька развел руками. А Чекмай заново перебрал письма.
— Почерк у всех разный. Видно, все английской земли немчины, сколько их собралось в Вологде, вдруг вздумали родне писать. Но отчего письма оказались вместе? И отчего все на одинаковой бумаге?
Чекмаев вопрос остался без ответа.
— Нужен толмач, — сказала Ульянушка.
— Толмач! А где взять такого, чтобы тут же к Анисимову не побежал?
— Может, на канатном дворе? Сказывали, там есть, только сдается — связан он как-то с Анисимовым и нашими иудами. Остальных, может статься, купцы в Архангельский острог с собой повезли. Канатный двор у нас вроде сам по себе, плетет канаты для английского хозяина, здешние купцы их только переправляют в Холмогоры и оттуда в Архангельский острог, — сказал Глеб.
— Понял! Это же письма с канатного двора! — воскликнул Чекмай. — Всю зиму мастера не могли послать весточку родне, вот наконец дождались!
— Вот ведь незадача… — проворчал Глеб. — Ни в чем не повинных мастеров…
— Ни в чем не повинных?! А это еще проверить надобно! — вскипел Чекмай. — Они англичане, живут тут годами, все про нас знают!
— Что они могут знать? Они оттуда редко выходят, — вступился за англичан Митька.
— Они англичане. Ты еще не понял? — Чекмай резко повернулся к Митьке. — Толмач надобен. Ну, думайте, где его взять?
— Тебя послушать — так подходящего толмача в Вологде нет. С канатного двора — не годится. И что же, в Псков прикажешь за ним ехать? Или сразу в Холмогоры? — ехидно спросил Глеб.
— Я нюхом чую — что-то с этими письмами неладно, — уперся Чекмай. — Ну, думайте, думайте!
— Жаль, лексикона нет, — вздохнул Митька.
— Ежели так дальше пойдет — будут лексиконы! И всем нам придется английскую речь учить! — пригрозил Чекмай. — И бабам также! Ну, думайте, думайте! Говорю ж вам — с этими письмами дело нечисто.
— Спаси и сохрани… — Ульянушка перекрестилась. — Может, и впрямь — мужья женам пишут? Или сыновья — отцам с матерями? Что в таких письмах может быть страшного? Жив-де, Божьей милостью здоров, чего и вам желаю… О чем еще писать-то?
— Для того трех строчек довольно. Тут что-то еще есть, — не унимался Чекмай. — Где еще могут быть толмачи? В Ярославле?
— Пока доскачешь да пока убедишься, что там толмача нет… — Глеб покачал головой. — Вот что. Я придумал. Самый ближний к нам толмач, сдается, все же за рекой или в лавке Гостиного двора сидит. Но он толмаческим ремеслом не промышляет. Сам знаешь, англичане тут живмя живут и торгуют, по-русски уже так наловчились, что даже понять можно, взять того же Ульянова. Молчи, дед Чекмай! Знаю, о чем спросить собрался. Тот торговый англичанин сразу задумается — откуда у нас такие письма. А мы вот что сделаем — я их перепишу…
— Ты ж английского языка не знаешь!
— Невелика беда. Я их перерисую. Буквы я всякие выводить умею. На старых образах порой такая закорючка — не сразу и сообразишь, что значит.
— Это нешто буквы? — Чекмай с сомнением поглядел на английскую скоропись.
— А что ж еще? Ульянушка, ну-ка, протри стол, сейчас прямо тут и попробую.
У Глеба на рабочем столе имелись стопки серой рыхлой бумаги, но нашлась и гладкая, «книжная». Он тщательно очинил перо, попробовал его на ненужном клочке, аккуратно вывел половину совершенно непонятной строки.
— Ну, что? — с гордостью спросил он. — Ведь не отличить!
— Буквы как будто те, а выглядит как-то иначе, — буркнул Чекмай. — Ну да ладно, срисуешь ты эти каракули, дальше что будем с ними делать? В лавку понесем?
— Можно и в лавку. Я бы пошла. Да только наговорит мне этот немчин, я всего не упомню, — сказала Ульянушка. — И записать не смогу. Грамоте-то меня не учили…
Ее руку, лежащую на краю стола, Глеб тут же накрыл своей, и это означало: люблю без всякой грамоты…
— А зачем в лавку? — спросил Митька. — Там, поди, не до нас — там торгуют. А я пойду к Ульянову. У него в дому…
— Да ты умом тронулся! — закричал Чекмай. — Ульянов-то в этом деле — чуть ли не главный злодей!
— И не вздумай, Митенька, — в голосе Глеба была явственная угроза.
— Мало ли, что он по-русски говорит не хуже нас с тобой! Вот ведь выдумал! — не унимался Чекмай.
— Погодите вы вопить! Митенька, что там у него в дому? — спросила Ульянушка.
— У него старичок живет. Он к Белоусову приходит в шахматы играть. В шахматах-то как? Хоть с персом, хоть с самоедом играть можно — знай молчи да фигурки двигай, — начал объяснять Митька. — Но он и по-русски разумеет. Мы знакомы, игрывали… Так я пойду туда и позову его к Белоусову — там-де и столик, и сам хозяин игроков привечает, сразимся, мол, как прежде, без помехи… Вы что, братцы?..