Страна утраченной эмпатии. Как советское прошлое влияет на российское настоящее - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Рощин cтр.№ 46

Можно ожидать, что и нынешний интерес столичных блогеров к условиям жизни в российских местах заключения носит такой же временный, конъюнктурный характер. Дело, скорее всего, в том, что в фокусе внимания оказалась раскрученная медийная фигура, своя, участница столичной тусовки, художница и акционистка. Опять раздадутся дежурные ахи и охи, крики «доколе?» и призывы к руководству ФСИН «навести порядок». На этом все и кончится.

Общественность всегда склонна понимать подобные случаи как единичные проявления садизма одних начальников и халатности других, «эксцессы исполнителей». На самом деле причина происходящего как в описанной, так и во всех прочих колониях РФ гораздо глубже, и садистскими отклонениями отдельных надзирателей никак не объясняется.

Ключевое системное звено в описании Толоконниковой заключено в словах «норма выработки». Суть дела в том, что ее колония — как и большинство других ИТК в России — занимается производственной деятельностью: где-то шьют форму, где-то, может быть, собирают мебель, это несущественно. Важно, что надзиратели в колонии одновременно еще и производственники, которым нужно организовать и эффективно мотивировать свою рабочую силу, то есть заключенных. От того, насколько успешно они с этим справляются, зависит оценка их собственной профпригодности и перспективы продвижения по службе.

Вопрос в том, как заставить зэков выполнять план — учитывая, что большинство зэков и зэчек к работе вовсе не стремятся? Как добиться того, чтобы они не просто работали, но и старались соблюдать хотя бы минимальные требования к качеству изделий? (Заметим в скобках, что нежелание заключенных вкалывать на тяжелой работе за гроши абсолютно естественно).

Рассмотрим для начала, какие инструменты воздействия на рабочих существуют у руководителей обычного, «гражданского» производства. Это, во-первых, премии — то есть разовое повышение зарплаты за особо ударный и качественный труд. Во-вторых, штрафы — разовые вычеты из зарплаты за проявленные халатность и недобросовестность. В-третьих, выговоры — по сути, угроза увольнением с предприятия. Наконец, если рабочий особенно буянит и бедокурит, скажем, ломает оборудование и подстрекает товарищей к бунту, — для него есть такая мера воздействия, как арест и помещение под стражу, то есть лишение возможности вернуться в свое теплое домашнее гнездышко.

А теперь посмотрим, чем из этого арсенала располагает администрация колонии. Труд заключенных оплачивается у нас в стране чисто символически — речь может идти о суммах типа 150–300 рублей в месяц. Соответственно, как премии, так и штрафы для зэков не могут иметь никакого существенного значения. Выговор? Угроза увольнения?! Ответом может быть только дружный смех: любой заключенный и рад бы «уволиться» из тюрьмы или хотя бы из производственного процесса.

Точно так же понятно, что для зэка, который и так уже сидит в тюрьме, не может быть угрозой само по себе лишение свободы и, скажем, помещение в карцер. Да, в карцере он может быть изолирован от общения с другими заключенными, но зато там, наверно, можно будет отдохнуть и расслабиться, пока другие вкалывают на производстве.

Мы видим, что никакие привычные на воле способы стимулирования заключенного к эффективному труду в колонии просто не работают. Причем вполне возможно, что даже и повышение зарплат тех же швей до обычных для российской провинции 6–8 тысяч рублей в месяц тоже не принесло бы большого эффекта — просто потому, что многие зэчки предпочли бы не вкалывать, а просто ждать окончания срока!

Каков же выход? Выходы, естественно, давно найдены и отработаны. Например, тот же карцер может представлять собой каменный мешок 1х2 метра, в котором поддерживается температура около нуля градусов, а провинившегося зэка бросают туда голым: в таких условиях «отдых от работы», естественно, проблематичен. Особо изобретательные начальники колоний еще и пускают в таких карцерах потоки ледяной воды по стенам — для того, чтобы наказанный не мог прислоняться к ним и таким образом излишне расслабляться.

Или наоборот — карцер может представлять собой что-то вроде обитой железом бочки, в которой температура постоянно выше 55 градусов — жара и духота действуют еще эффективнее, чем холод.

Таким образом, у лишенных обычных средств стимулирования к труду надзирателей остаются в арсенале способы различной депривации заключенных: лишение сна, пищи, возможности ходить в туалет, а также воздействие на них слишком высокими или слишком низкими температурами. Если называть вещи своими именами, единственным реально работающим средством воздействия на заключенного, чтобы он работал, а не отлынивал, являются пытки.

Разновидностью пыток и одним из самых подлых средств воздействия на «нерадивых» является «круговая порука». Этот метод крайне широко применяется как в Российской армии, так и в пенитенциарной системе (это структуры у нас вообще крайне схожи). Суть его проста: заключенных объединяют в некие «коллективы», «бригады», выдают им производственные задания. За невыполнение одним членом бригады нормативов по качеству или по количеству наказывают всю «бригаду»: это может быть или дополнительная сверхурочная работа, или стояние в легкой одежде на морозе, или лишение продпайков, или еще что-то в этом духе. В таком случае надзиратели с высокой степенью вероятности могут ожидать, что «провинившейся» заключенной члены ее «коллектива» сами устроят ночное избиение — за то, что «подвела коллектив».

Существуют нормы по питанию и содержанию зэков, в которых указаны в том числе минимальные и максимальные температуры в предназначенных для них помещениях, которые действуют даже для карцера. Над зэками нельзя издеваться и нельзя допускать «ночных самосудов» — все это записано в правилах. Однако, как видим, пытка в колонии — это не отклонение от нормы и не садизм. Это инструмент производственного стимулирования. Отбери у начальства колонии возможность пытать заключенных — остановится производство, не будет плана.

Налицо конфликт производственной необходимости и прав человека. В чью пользу разрешается этот конфликт в российских тюрьмах? Ответ очевиден.

Сбитый с толку российский интеллигент в ответ на перечисленные резоны может промямлить что-то вроде «да, я понимаю, какие-то нарушения… гм! человеческих прав заключенных, возможно, необходимы. для их же пользы. для приучения, так сказать, к труду. но к чему этот садизм?! Зачем им спать дают только 4 часа?!»

Дело в том, что вот тут уже включается механизм, описанный еще Львом Толстым: «Снижая идеал по своей слабости, никогда нельзя найти того предела, на котором следует остановиться». Базовые права у заключенных нельзя отобрать частично. Если система настроена на то, чтобы глушить все претензии касательно нарушения прав заключенных, — ей практически невозможно различать «слишком слабые» и «слишком сильные» сигналы. Кто установит градацию? Кто скажет, что, допустим, держать зэка в одной рубашке в каменном мешке сутки при температуре +5 — это допустимо, а вот загонять ему в задний проход крысу на веревке или бутылку шампанского — недопустимо? Где этот критерий?