Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (c 1470 года до наших дней) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Плохий cтр.№ 88

Советники Ельцина выдвинули также идею гражданства СНГ. Ее предлагали еще в 1991 году. Эта модель должна была сочетать конституционное гражданство в Российской Федерации и гражданство, предоставляемое на этнической и культурной основе для русских и русскоязычных за рубежом. И снова идею не поддержала ни одна из постсоветских республик, кроме Белоруссии, которая проявила готовность двигаться в подобном направлении. В 1997 году Борис Ельцин и Александр Лукашенко, новый белорусский лидер, подписали договор об образовании союзного государства, предусматривающего общее российско-белорусское гражданство. К тому времени Белоруссия вернула флаг советской эпохи и русский язык в качестве официального – и пусть даже не отказалась от своего национального проекта, но сократила его масштаб. Союз России и Белоруссии стал еще одним испытанием для гражданской модели русской нации.

Но российско-белорусский союз так и не стал полноценной реальностью с общими государственными структурами или гражданством. Переговоры о союзном государстве были призваны в числе прочего утолить постсоветскую ностальгию значительной части российского общества, все еще переживавшего потрясения от потери и более масштабной страны, и идентичности. В конечном итоге руководство России отказалось создавать единое “русское” государство, опираясь на идею восточнославянского единства. Как и союз Горбачева образца 1991 года, подобный альянс был бы неполным без Украины. А Украина шла в направлении, противоположном тому, по которому двигалось правительство Александра Лукашенко в Минске.

В 1997 году, когда Ельцин и Лукашенко подписали договор о союзе, украинцы обсуждали с Россией межправительственное соглашение, положившее правовой конец долгому политическому разводу стран. Россия получала в аренду военно-морскую базу в Севастополе в обмен на признание украинских границ и отказ от поддержки пророссийских сепаратистов в Крыму. Так идея восточнославянского союза лишилась одного из главных столпов.

Российские лидеры все более убеждались, что новую русскую нацию следует формировать на политическом фундаменте Российской Федерации. Задача эта была сложная, но выполнимая. В 1997 году опрос, в котором респонденты могли выразить более одного предпочтения, показал, что 85 % граждан Российской Федерации ассоциируют себя с этнической русской нацией, 71 % благожелательно отнесся к идее гражданской нации, а 54 % по-прежнему испытывало самые теплые чувства к идее советского народа.

В 1996 году Ельцин снова обратился к русской интеллигенции с призывом помочь найти новую национальную идею. Государственничество как основа новой идентичности стало ответом большинства. Но были и другие идеи. Возрожденная Коммунистическая партия, популярность которой была главной политической угрозой режиму, пыталась сохранить всесоюзную идентичность русских, подкрепив ее связью с восточнославянским единством и православной религией. Радикальные националисты выступали за этнически чистую русскую нацию, исключавшую граждан других национальностей. Более умеренные националисты настаивали на восточнославянской идентичности, а основой ее видели культуру, способную охватить этнических русских и русскоязычных за пределами Российской Федерации.

В 1996 году Владимир Кабузан, историк-демограф, опубликовал исследование русских и русскоязычных общин за пределами России. В карту этнокультурной России он внес восток и юг Украины, север Казахстана, а также части Эстонии и Латвии. Кабузан видел эти территории либо частями России, либо автономными единицами с особыми языковыми и культурными правами в соответствующих постсоветских государствах. Еще он предложил по возможности отделить от России территории, населенные в основном нерусскими. Этот аргумент не только подразумевал, что стоит отпустить Чечню, но и предполагал, что российское национальное государство должно формироваться на культурном основании. Культурная модель русской государственности вдохновляла многих оппонентов правительства, хотя немногие из них были готовы отказаться от какой-либо территории Российской Федерации. Они желали расширения – если не земель, то экстерриториального влияния на людей, которых они считали частью своего народа.

В марте 2000 года Владимир Путин победил на президентских выборах, а в мае официально вступил в должность. Его соперники ожидали, что выборы состоятся в июне, внезапная отставка Ельцина, передвинувшая дату, застала их врасплох. Первый “звонок” о том, что победил на выборах человек Ельцина, но не обязательно продолжатель его идей, прозвенел в декабре 2000 года, когда Путин согласился вернуть музыку и переработанный текст советского гимна в качестве нового символа России. В эпоху правления Ельцина государственным гимном была “Патриотическая песня” Михаила Глинки, композитора XIX века. Но с текстом политические и культурные элиты России никак не могли определиться, что свидетельствовало о проблемах с поиском новой идентичности страны. И Путин решил проблему, вернувшись к советскому гимну, – вопреки публично высказанным пожеланиям Ельцина.

86-летнему поэту Сергею Михалкову, в 1943 году выступившему соавтором гимна, предложили сочинить новый текст. Это был уже далеко не первый раз: слова меняли в 1956 году, при Хрущеве, а затем при Брежневе в 1977-м. В тех строках, где изначально упоминались Ленин и Сталин, а затем – Ленин, партия и коммунизм, в новом гимне говорилось о Боге. Вступительные слова о нерушимом союзе народов, созданном Великой Русью, заменили отсылкой к российской государственности: “Россия, священная наша держава”. Во всех версиях гимна Михалкова неизменным оставалось одно – прославление отечества. Слова “славься, Отечество наше свободное”, бывшие и в первоначальной версии гимна 1943 года, вернулись и в 2000-м, а “дружбы народов надежный оплот” заменили на “братских народов союз вековой”. Союз был снова в почете – как и братство составляющих его народов. Говорилось ли здесь о старом Союзе или о народах Российской Федерации – это предстояло решать будущим поколениям.

В вопросах российской политики по отношению к “ближнему зарубежью” Путин унаследовал воззрения Евгения Примакова. Он видел Россию великой державой, статус которой зависел от ее интеграционных успехов. Путин считал, что Россия имеет право доминировать на постсоветском пространстве, которое является сферой ее влияния. Но этого статуса он рассчитывал добиться политическими и экономическими средствами, не превращая русские этничность, язык и культуру в “ближнем зарубежье” в инструменты российского доминирования. В 1999 году парламент широко обсуждал различные варианты закона о соотечественниках, живущих за границей. Такой закон был принят, но он почти не повлиял на внешнюю политику.

В отношении Украины и Белоруссии Путин, по сути, проводил ту же политику, что и по отношению к другим постсоветским странам. Ее выражением стал документ “Стратегия для России: повестка дня для президента – 2000”, подготовленный Советом по внешней и оборонной политике.

Творцы этой стратегии, среди которых были как “западники” ельцинской эры, так и реалисты вроде Примакова, утверждали, что отношения с “ближним зарубежьем” должны приносить пользу России в экономическом плане. Политическую и экономическую реинтеграцию постсоветского пространства следовало проводить “снизу”: российский бизнес будет приобретать в частичное владение транспортную инфраструктуру и предприятия в бывших советских республиках в обмен на долги, накопленные этими странами за российский природный газ.