Ее новая стратегия имела название; хотя вначале Бекки не слышала, чтобы по отношению к ней употребляли слово «комплитист» — пока не погрузилась целиком и полностью в это занятие, ставшее следующей, и весьма масштабной, стадией работы с коллекцией. Бекки не сразу привыкла к тому, что она — комплитист, зато потом наслаждалась даже тем, как звучит этот термин: в нем слышалось слово «артист».
Однако имелись и нежелательные (хотя вполне предсказуемые) последствия — чем известнее становилась Бекки, тем чаще ее узнавали. Возможно, отчасти это было связано с тем, что мир искусства, ранее существовавший для довольно узкого круга, теперь расширился и вобрал в себя моду, кино и дизайн. Журналы, газеты и новые онлайн-форумы стали больше писать о художественных мероприятиях, отмечали, кто их посещает, и публиковали ежемесячные обзоры. Джесса много лет входила в этот круг и часто попадала на фото — вместе со своим противным мужем или без него, но Бекки была относительно новым лицом. Она понимала, что становится все более известной благодаря своим сделкам: у Фаруэлл все карандашные наброски Колдера допарижского периода; Фаруэлл приобрела все девять акварелей такого-то художника — еще до того, как о нем написали в британском «Vogue»… Фаруэлл явилась к нему первой и все скупила.
Она теперь выбирала, кому отвечать на телефонные звонки, а кому — нет, и назначала более высокие цены, когда продавала. Или не продавала — если считала нужным. Иногда это вызывало недоумение и недовольство, однако на звонки самой Бекки отвечали немедленно. Она все чаще получала рукописные приглашения: «Буду рад видеть вас в…», плюс известные всем инициалы. Новый подход к коллекционированию — а вовсе не успех на аукционе «Кристис» — сделал Бекки (Рибу) игроком гораздо более высокого уровня.
Раз в месяц Бекки ездила в Пеорию, в торговый центр на Холлоу-роуд, в восьмидесяти пяти милях к югу от Пирсона: полтора часа на машине. Понимала, что это глупо, и все же ездила. Набирала охапку толстых глянцевых журналов, несла их на кассу — пряча глаза за темными очками и озираясь по сторонам. Оформлять подписку боялась; даже листать их на людях не могла решиться. Библиотека Пирсона выписывала «Vanity Fair», но не «Town & Country» и, уж конечно, не «I. D.», «Art Forum» или «Interview». Никто из ее знакомых в Пирсоне не покупал никаких газет, кроме «Tribune» или «Sun-Times». Если бы все-таки кто-то в городе вдруг увидел одну из этих фотографий, она бы изобразила крайнее удивление: «Неужели?» — и сделала вид, что ей совершенно неинтересно.
А если спросят — почему Риба? Ну, знаете, редакторы… загружены работой, и наверняка это ошибка — должны были написать «Ребекка». Шучу! Хотела бы я быть на ее месте… просто мне, как всегда, не везет.
Она представляла себе десятки встреч — с одним, с другим, с третьим, проговаривала воображаемые диалоги. Играла голосом, пробуя разные интонации: сначала она приятно удивлена, затем терпеливо поясняет и, наконец, смущается — обыкновенная скромная жительница Среднего Запада. Однако, сидя за столиком в кафе, низко склонялась над журналом и прикрывала фотографии рукой.
По пути домой развлекалась — представляла, какие снимки могли сделать фотографы, если бы старались запечатлеть не Рибу, а Бекки. Бекки — ведущий открытых слушаний об изменении графика вывоза бытового мусора (на прошлой неделе). Бекки — председатель комиссии по внесении поправок в градостроительный кодекс. Бекки на выступлении Рэйчел, танцы в стиле хип-хоп. Бекки пьет пиво с женщинами из «Лиги избирательниц». Во что одета? Кто с ней рядом?
Глава 27
Милан
2003
Бекки увлеченно беседовала с художником-немцем и его переводчиком. Художник собирался приступить к более крупным работам — или уже приступил? Переводчик выразился неопределенно. Бекки перебила его на ломаном немецком: минуточку, давайте уточним. Она договаривалась о покупке всех маленьких холстов. И не возьмет ни одного, если нет возможности приобрести их все, а раз он намерен писать картины большего размера, она вынуждена…
— Риба, — настойчиво прошептал ей Мишель, половина той сладкой парочки, с которой она провела последние два дня на художественной ярмарке в Милане.
Том и Мишель — из Нью-Йорка, обоим лет под тридцать. Невысокие, полноватые; не близнецы, но очень похожи друг на друга. Бекки казалось — они целыми днями только и делают, что потягивают «кампари» и выдумывают сплетни. Они мгновенно подружились с ней: вместе посещали галереи и вечеринки, отправляли друг другу эсэмэски: «Спокойной ночи!» — в разное время суток, иногда на рассвете. Отец Тома — или Мишеля? — был старшим вице-президентом банка «Леман бразерс». Бекки в глаза называла их «Пупсики», а они ловили каждое ее слово, совершая покупку за покупкой по ее совету. Их нисколько не заботило, что они выглядят забавно и всюду привлекают внимание.
— Ты должна это видеть, — сказал Мишель. Бекки извинилась перед немцами и выскользнула из-за стола. Мишель взял ее за руку и потащил сквозь толпу по узким проходам между мини-галереями. Чуть ли не на каждом шагу попадался кто-то из знакомых; приходилось здороваться и отбиваться — да, простите, обсудим позже, я вам позвоню… Мир искусства — мир денег и власти.
Наконец они увидели Тома. Лицо его блестело от пота, он указывал куда-то рукой и смотрел влюбленным взглядом в ту же сторону. Мишель перекрестился. Они ждали благословения Бекки.
Том и Мишель жили в отеле «Оазис», и Бекки иногда к ним заходила. Два дня назад, уже под утро, они попросили коридорного принести в номер немного льда, ну и — парень, выпей с нами. А кокаин будешь?
Вскоре эти три красавца уже расположились на диване, обнимались, прижимались друг к другу и что-то бормотали. Том — или Мишель? — предложил Бекки: «Хочешь, останься и посмотри».
Бекки со смехом сбежала.
На следующий день за обедом оба Пупсика молча поглощали римский салат с цикорием, прятали глаза за солнцезащитными очками и извинялись перед Бекки. Это ужасно, они потрясены и просто не в силах понять, как так вышло… Не нужно никому рассказывать, они будут ей очень благодарны.
Бекки смеялась.
Сейчас Пупсики жаждали услышать ее мнение по поводу их «великого открытия». На небольшом экране прокручивали видеоролик продолжительностью около четырех минут: женщина (художница) произносит речи Джорджа Буша. Хрупкая шатенка, одета в простую черную рубашку и джинсы — то за трибуной президента, то на разрушенной площадке Всемирного торгового центра, то в Розовом саду Белого дома. Поза, движения — в точности как у Джорджа Буша. Произносит его речи, рядом с ней его советники, у всех серьезные лица. Бекки посмотрела ролик раз, второй. Мысленно произнесла имя художницы и постаралась его запомнить: Катриона Моллой.
«Интересно», — произнесла Бекки наконец довольно громко, но совершенно ровным голосом, и это вмиг успокоило ассистента, который и предложил Пупсикам ролик. Затем отвела Тома и Мишеля в сторону. Они взахлеб нахваливали свое «открытие»: доступная цена, перспективы — например шоу в Лондоне. Такое тонкое, чуть забавное и пронзительное смешение политики и человеческой сущности.