Бекки их выслушала. А затем как можно мягче (но аргументированно) постаралась развеять их надежды. Назвала им с десяток других видеохудожников, кто делал подобные проекты, сказала, что галерея захудалая, а ассистенты всегда стараются что-то продать. Напомнила — вместо того, чтобы гнаться за каждой прихотью, им лучше опираться на свои преимущества: они разбираются в живописи, купили прекрасные пейзажи художников барбизонской школы, очень интересную картину в стиле американского реализма начала двадцатого века. Не нужно распыляться. Нет, конечно, если хотите — покупайте, но, честно говоря, она совсем недавно видела гораздо более интересную работу на каком-то студенческом конкурсе… Они вовсе не обязаны прислушиваться к ее мнению.
Нет! Они всегда, всегда будут советоваться с ней! Бекки так добра к ним, так любезна… Им стыдно за то, что заставили ее тратить на них драгоценное время.
Бекки снисходительно улыбнулась Пупсикам — она все понимает. А давайте выпьем «амаретто», никто не против?
Конечно! Она, как всегда, права.
Посидев с ними в баре минут двадцать, Бекки откланялась. Вернулась и купила тот ролик Моллой, не торгуясь, и все остальные работы художницы, которые нашлись в галерее — видео, крупномасштабную фотографию, комиксы, наброски, — в спешке, не глядя. Опустошила две кредитные карты, больше тысячи долларов отдала наличными.
Том звонил ей в тот вечер, и она не взяла трубку; может быть, потом прослушает автоответчик. Мишель писал электронные письма, до часу ночи. Бекки поменяла билеты на самолет и вернулась на день раньше. Агент Катрионы Моллой, ее менеджер и нью-йоркский посредник — все прислали Бекки благодарственные сообщения; чувствовалось, что они не ожидали такого успеха.
К марту у Катрионы Моллой были запланированы показы на конец года в Трибеке, Торонто и Берлине. «Art Forum» упомянул о ней в колонке «Десятка лучших», а «Vanity Fair» представила ее в образе модельера Марка Джейкобса — сидит на стуле в его безобразной студии, зацепившись высокими каблуками за металлическую подножку. Многое Бекки сразу же продала — за работами Моллой стали гоняться известные коллекционеры. Но оставила у себя все видео и договорилась, что ей первой будут предлагать новые работы. Как с Трейси Монктон. Трейси теперь снимала кино.
Бекки убрала подальше все видео Моллой, только одно оставила, чтобы смотреть самой: «Я, Джордж Буш». По вечерам направляла проектор на стену между Максом Вебером (кубизм) и Ричардом Эстесом (фотореализм). Могла смотреть его часами, получая огромное удовольствие — новый взгляд, плюс ум и творчество. И старалась не думать о Пупсиках и о том, что если бы не они, ничего бы этого не было.
Глава 28
Пирсон
2003–2008
Дата: 4 апреля 2003 г.
Приход: 14 500 долларов
9440 долларов
33 000 долларов
Примечание:
Лестер — уборка снега
Лестер — уборка снега
Лестер — уборка снега
Почему она продолжала вести записи? Столько лет? Ведь наизусть помнила десятки несуществующих компаний, через которые проводила поддельные счета? Бекки и сама толком не знала. Взяла деньги — записала. Вернула — записала. Иногда говорила себе, что записывает для того, чтобы не ошибиться и случайно не выставить счет дважды. Мера безопасности. Хотя знала, что оставлять такие записи о Предприятии — гораздо опаснее, чем риск перепутать названия компании или счета. Вести отчет о собственных преступлениях! Однако за столько лет никто ничего не заметил и ни о чем ее не спросил. Ведь очевидно (неужели только для нее?), что это уже перебор — зимой 2002–2003 года у них даже не было такого количества снегопадов! Иногда осуждающе качала головой, глядя на свои записи (она же финансовый контролер).
Невероятно — ей все сходило с рук. Если бы она услышала о чем-то подобном, не поверила бы.
Май 2003 года. Бекки закончила разговор, повесила трубку, повернулась и увидела в проеме двери Кена и президента городского совета Тайлера Росарио (Тай). Оба улыбались.
— Ой-ей-ей, нужно что-то сделать? — Когда они вошли, Бекки встала и осторожно прикрыла дверь, чтобы миссис Флетчер не подслушивала.
— Мы будем кратки, — сказал Тай.
— Ты много сделала для всех нас, Бекки. — Он протянул ей незапечатанный конверт.
Бекки взглянула на Кена — он чуть ли не подпрыгивал от волнения. И не дождавшись, пока она развернет листок, выпалил:
— Трехпроцентная надбавка!
У Бекки упало сердце. Она внимательно изучала содержимое конверта, только чтобы не смотреть на Кена. Так, ее годовая зарплата с 1 июня составит семьдесят две тысячи четыреста долларов.
— Всем? Заморозки закончились? — Последние полтора года они получали голый оклад, без всяких надбавок.
Тай покачал головой.
— Ты же знаешь, это невозможно. К сожалению.
— Мне неудобно… если для меня сделали исключение.
Но когда она попыталась вернуть ему конверт, он поднял ладони вверх:
— При полной поддержке мэра Бреннана. Надеюсь, ты сочтешь это жестом доброй воли с нашей стороны.
Бекки согнула уголок конверта и воткнула острый кончик в большой палец руки. Должно быть, сам Кен отказался от всех надбавок. Если бы только он не стоял тут и не сиял как медный таз! Семьдесят две тысячи четыреста долларов. Чем же они пожертвовали ради этих трех процентов? А сколько поддельных счетов за уборку снега только на прошлой неделе она отправила и глазом не моргнула?
Бекки призвала на помощь все свое самообладание. Меньшее, что она могла сделать для Кена: опешить, обрадоваться…
«О, зачем? Вам не следовало этого делать!»
Да уж. Не следовало.
Дата: 19 февраля 2004 г.
Расход: 4700 долларов
2440 долларов
23 000 долларов
Примечание: Авиабилеты, бизнес-класс, «Японские авиалинии»
Одна ночь в отеле «Мандарин»
Три рисунка Кэррингтон (бумага, тушь), разного размера
За тридцать восемь часов, что Бекки провела в Токио, она ела всего два раза. Сначала — жареный цыпленок в закусочной возле частной галереи (блюдо стояло на соседнем столике, и Бекки показала жестом: «Мне то же самое»). Потом — стейк средней прожарки, заказанный в номер отеля. Она никуда не ходила, ни в магазины, ни в суши-кафе. Заключила сделку на работы Кэррингтон (вблизи они смотрелись гораздо лучше, чем в каталоге) и отказалась от коктейльной вечеринки, чтобы пораньше улететь домой. Когда стюардесса обратилась к ней с витиеватым приветствием и предложением выбрать что-то из еды, Бекки покачала головой и попросила маску для сна и беруши.
Однако заснула не сразу: давала о себе знать слишком быстрая смена часовых поясов. Какое-то время Бекки думала: ведь она практически нигде не была в Токио. Ни на выставках, ни в галереях (Исии, Аратанъюрано, Мисако и Розен), хотя могла бы. Не пошла в музеи Хара или Мори, а там есть что посмотреть. Ее единственная сделка проходила так: частный дом, полнейшая тишина и совершенно пустое помещение, куда по одному выносили рисунки Кэррингтон, которыми она заинтересовалась. И Бекки была единственным зрителем.