– Черт бы тебя побрал! – шепнула она.
Никто, даже Кроткий Клинок, не вправе диктовать ей, как распоряжаться собственным телом. Если она захочет сделать татуировку, растолстеть, родить ребенка или еще что-то, она должна сама это решать, черт побери! Лишившись такого выбора, она превращается в рабыню.
В ярости ей захотелось подойти к Фалькони, схватить бутылку и выпить до дна, одним глотком. Бросить вызов. Доказать, что она это может. Но Кира этого не сделала. После всех событий этого долгого дня страшно было даже вообразить, как поведет себя Кроткий Клинок, если Кира напьется. К тому же она вовсе не хотела вырубиться. На самом деле нет.
Поэтому она не попросила налить еще. Лучше сдержаться, посидеть спокойно. Не накликать несчастье. И Кира отметила, что Фалькони, наливая по второму разу всем остальным, ее обошел вниманием. Он понял, что произошло, и за это Кира была ему благодарна, хотя и досадовала немного. Пусть она и представляет собой угрозу, но выбор-то у нее должен быть.
– Кто-нибудь допьет? – спросил Фалькони, поднимая последнюю бутылку. В ней оставалась примерно четверть содержимого.
Хва-Йунг перехватила бутылку:
– Я допью. У меня есть лишние ферменты.
Весь экипаж расхохотался, и Кире стало легче: по крайней мере, про вино больше думать не надо.
Она повертела ножку бокала между пальцами, и на лице ее появилась неуверенная улыбка. Ей правда лучше, и Нильсен права: надо было выйти и встретиться лицом к лицу с экипажем. Прятаться не вариант. Придется усвоить этот урок.
6
Когда Кира вернулась в каюту, на мониторе горел зеленый огонек. Спеша к столу, Кира ушибла мизинец об угол койки.
– Ох! – выдохнула она, скорее, по привычке – больно ей не было.
Как и следовало ожидать, сообщение от Грегоровича.
«Я знаю, что ты умеешь делать, но все еще не знаю, кто ты. Вновь и вновь я задаю вопрос: что ты такое, о Многоликий мешок с костями? – Грегорович».
Она сморгнула и напечатала ответ:
«Я та, кто я есть. – Кира».
Корабельный разум мгновенно откликнулся:
«Ба. Как примитивно. Как скучно. – Грегорович».
«Что поделать. Не всегда получаешь то, что хочешь. – Кира».
«Кричи и шуми, бушуй и пенься, тебе не сокрыть слов твоих пустоту. Владей ты знаньем, владела бы и верой, но этого нет, нет как нет. Основание треснуло, покосилася статуя, что была на высотах. – Грегорович».
«Стихами говоришь? Неужто? Такие у тебя развлечения? – Кира».
Пауза затянулась, и Кира впервые понадеялась, что взяла верх. Но тут же:
«Нелегко сыскать себе забаву, когда весь твой мир – ореховая скорлупка. – Грегорович».
«Но и в ореховой скорлупе ты мог бы чувствовать себя повелителем бесконечности. – Кира».
«Если бы только не мои дурные сны. – Грегорович».
«Если бы только не дурные сны. – Кира».
«… – Грегорович».
Она постучала ногтем по монитору.
«Бывает нелегко, да? – Кира».
«А как же иначе? Природе нет дела до тех, кто ползает и пресмыкается в ее постыдных пучинах. Гроза, когда обрушится, поражает всех. Никто не будет пощажен. Ни ты, ни я, ни звезды в небесах. Застегнем плащи, склоним головы и сосредоточимся на собственной жизни. Но буря никогда не прекратится, никогда не отступит. – Грегорович».
«Бодренько. Но от таких мыслей пользы мало, верно? Лучше всего, как ты и говоришь, склонить головы и сосредоточиться на собственной жизни. – Кира».
«Так и не думай. Погрузись в дрему без сновидения. – Грегорович».
«Вероятно, я так и поступлю. – Кира».
«Факты от этого не изменятся, и вопрос остается: что ты такое, о, Царица Щупалец? – Грегорович».
«Назовешь меня так еще раз, и я исхитрюсь налить острый соус в твою ванночку с питательными элементами. – Кира».
«Пустые посулы пустого человека. Боязливый ум не постигнет своих пределов. Он вопит и обращается в бегство, не признавая свое неведение, не вынося угрозу своей идентичности. – Грегорович».
«Ты сам не понимаешь, о чем говоришь. – Кира».
«Отрицай, отрицай, отрицай. Это не поможет. Истина о том, кто ты есть, все равно выйдет наружу. И когда это случится, выбор за тобой: верить или не верить. Мне безразлично, что ты выберешь. Я-то буду наготове, каким бы ни был твой ответ. А до тех пор я буду постоянно следить за тобой, следить за тобой, о Бесформенная. – Грегорович».
«Следи сколько хочешь – все равно не найдешь того, чего ищешь. – Кира».
Она щелчком закрыла панель сообщений. К ее облегчению, зеленый огонек так и не вспыхнул. Болтовня корабельного разума расстроила ее, но Кира осталась довольна тем, как держалась. При всей своей самонадеянности Грегорович конечно же не прав. Она знает, кто она. Она не знает только, что такое этот проклятый «скинсьют». Не знает, кто эта чужь на самом деле. Довольно. С нее довольно.
Она вытащила из кармана талисман энтропистов, так похожий на драгоценный камень. Сунула его в ящик стола. Безопаснее оставить его здесь, чем повсюду носить с собой. Потом она стащила с себя разодранную одежду и этому тоже была рада. Быстро обтерлась влажным полотенцем, рухнула на койку и закуталась в одеяло.
Поначалу Кира не могла обуздать свой разум, носившийся по кругу. Вторгались образы медуз и мертвой жути, а время от времени чудилась та вонь, что производили гранаты Фалькони, когда взрывались. Вновь и вновь она чувствовала, как Кроткий Клинок пронзает плоть медузы, а потом это воспоминание смешалось с воспоминанием о раненом нумеристе и об Алане, мертвом Алане в ее объятиях… Столько ошибок! Столько ошибок!
Борьба далась нелегко, в конце концов Кире удалось заснуть. И вопреки тому, что она сказала Грегоровичу, она видела сны, и во снах ей пришло новое откровение.
Золотой свет летнего вечера, голодный лес полон воплей. Она сидит на возвышенности, любуясь игрой жизни среди лиловых деревьев, и ждет возвращения своих спутников.
Ниже из погруженного в сумрак подлеска выскочило похожее на сороконожку существо и тут же скрылось в норке при корнях деревьев. За ним гнался длиннорукий, змеешеий, с телом ленивца хищник, голова у него напоминала червяка с зубами, а ноги были повернуты коленками назад. Хищник сунулся в устье норки, но опоздал: добыча зарылась глубже.
Недовольный, змеешеий ленивец присел на корточки и своими кривыми узловатыми пальцами стал разрывать нору, шипя сквозь ротовую щель. Он копал, копал, все более при этом возбуждаясь. Корни были жесткие, почва твердая, продвинуться вглубь почти не удавалось. Тогда преследователь сунул в норку длинный палец, попытался подцепить сороконожку.
И с воплем отдернул лапу. С кончика пальца капала черная кровь.