Земля пошла слегка под уклон. Если я правильно помнил окрестности, не слишком глубоко под землей залегал водоносный пласт. С какой бы силой ни жарило солнце Мохаве в течение дня, каждую ночь почва напитывалась влагой. Водоносный пласт утолял жажду тополей и наполнял колодцы местных фермеров, позволяя выращивать урожай. Обстрел «Эксплорера» закончился, и хоть в ушах у меня по-прежнему звенело, я слышал, что мертвые листья под ногами почти не хрустят. Выходящие на поверхность корни стали более заметными, в воздухе чувствовалась влага и запах гнили. Я помчался вниз по склону к обширной низине, где деревья немного раздавались, а под ногами хлюпало.
В лесу слышалось эхо голосов. За собственным учащенным дыханием я не мог разобрать слов, но воображал, как сектанты — а кто же еще? — перекрикивались, возможно, один раздавал указания, остальные откликались, подтверждая, что все поняли. Они прочешут лес цепочкой, разойдясь футов на десять друг от друга, в зависимости от того, сколько их всего.
Пробравшись через двадцать-тридцать ярдов леса, через низину, туда, где склон пошел вверх, я остановился, оглянулся и понял, что они выключили фары грузовика. Я ожидал увидеть лучи света, надеялся оценить численность преследователей, но лес окутался мраком. Они больше не перекрикивались. Не может быть, чтобы вся команда вернулась к грузовику и отправилась восвояси — не так быстро. Кроме того, я бы услышал, как заводят двигатель. И они не отступили бы после столь яростной погони, даже если не покончили со мной в «Эксплорере».
Они по-прежнему таились где-то там, среди тополей. Под покровом темноты. Соблюдая тишину,
Чем они занимались?
Прислушивались? Перезаряжали оружие после бурного воссоздания Дня высадки в Нормандии? Все вместе отливали?
Как по мне, оглушающая атака на «Эксплорер» бы глядела безумной, даже если они думали, что я внутри Конечно, мы находились в сельской местности, но не на темной стороне луны. Нас окружали рощи и большие поля, некоторые заброшенные, некоторые возделанные. Встречались и небольшие ранчо, на которых разводили лошадей — четвертьмильных и несколько других пород на продажу энтузиастам. В этих краях жили люди. Люди, непривычные к перестрелкам в ночное время. Если хоть кто-то из них вызовет полицию, благодаря властям охота на Одда Томаса прервется прежде, чем я получу пулю в голову и меня ритуально расчленят.
Я знал, что было опасно вот так стоять и слушать, что это напрасная трата времени. Но все равно стоял и слушал, поскольку не понимал, чем заняты преследователи и что происходит. В борьбе с грозным врагом не на жизнь, а на смерть нужно принимать решения на основании точных сведений. Нельзя каждый раз полагаться на интуицию, даже если ваша интуиция, как в моем случае, наверняка принесет состояние за колесом рулетки или за столом в блэкджек.
Прошло полминуты, прежде чем один из охотников, неудачно ступив, хрустнул листвой и выругался.
— Тихо! — приказал другой голос.
Каким-то образом они пробирались сквозь рощу без света.
Точных сведений не было, как не было объяснения их невидимости. Времени хватало только на то, что-бы на лету принять решение. Постаравшись изо всех сил сосредоточиться на образе открытой местности, я двинулся из влажной низины вверх по склону, петляя меж тополей. Шел быстро, насколько осмеливался. Я ощущал себя не таким ослепшим, как это было утром в торговом центре, но, безусловно, темнота сильно мешала.
Вдруг прямо надо мной десятка четыре птиц сорвались с ночных насестов, с шумом и гамом пронеслись сквозь листву и устремились ввысь. Если мои преследователи — опытные следопыты, способные определить направление по звуку, то переполошившаяся стая птиц укажет им мое примерное положение в лесу. Я резко свернул влево, полагая, что там восток, и пошел в обход пологого подъема в надежде, что поисковая цепочка стянется к тому месту, где я спугнул птиц. Если удастся миновать крайнего преследователя с восточной стороны группы, пока погоню перенаправляют на юго-запад, возможно, сумею оторваться и даже окончательно сбежать от них или, по крайней мере, выиграть время, чтобы все обдумать.
Открытая местность, открытая местность, открытая местность... Я хотел выбраться из рощи не меньше, чем пловец — из воды, когда замечает плавники акул. Однако даже с помощью психического магнетизма, даже несмотря на то что я не был полностью слеп в ночном лесу, у меня далеко не всегда получалось передвигаться так же быстро, как в кромешной тьме торгового центра. Ситуацию осложняли стволы деревьев, низко висящие ветви, выступающие корни. Я шел вперед, слушая, как снова хрустят опавшие листья под ногами, и надеясь, что звуки, которые издают преследователи, заглушают мои собственные.
Может, сказывалась паранойя, может, это было правдой, но я чувствовал, что моим преследователям тополя мешают вовсе не так сильно, как мне. Может быть, у них имелись приборы ночного видения. Одно из возможных объяснений. Вполне логично. Ресурсы секты — состояние, накопленное более чем за четыре с четвертью столетия, с их первых дней в Оксфорде, — позволяли приобрести практически все, что угодно. Или они могли похитить то, что нужно, как похитили взрывчатку. Я мало знал об очках ночного видения. Если уж на то пошло, не знал ничего. Мне казалось, что для работы подобных устройств необходимо, чтобы хотя бы светили звезды, чтобы имелся определенный минимум рассеянного света, благодаря которому расширяется поле зрения, но я мог ошибаться.
Больше беспокоила вероятность того, что они могли выследить меня с помощью сверхъестественной силы, находящейся за пределами моего понимания. Ни одного преследуемого на моем месте не посетило бы подобное подозрение. Однако жизнь приучила меня смотреть на вещи широко. Некоторые, вероятно, скажут, что взгляд этот был таким же широким — и пустым, — как аэродинамическая труба. Тем не менее прошлым мартом в Неваде я своими глазами увидел, что сектанты способны вызывать существ, рожденных не от мира сего. На заседании суда Томаса Одда даже самые нелепые подозрения имели право на жизнь.
Скорее всего, сосредоточение на открытой местности и попытка ускользнуть от погони противоречили друг другу. Эмоциональная потребность в свете, в надежде против основной животной потребности в укрытии, маскировке, убежище. На открытом месте меня легче обнаружить, а следовательно, там гораздо опаснее, чем в лесу. Этим противоречием можно объяснить, почему я споткнулся, налетел левым плечом на один ствол дерева, правым — на другой, поскользнулся, упал на одно колено, вскочил, а затем, не пройдя и десятка шагов, наткнулся на выступ скалы, по которому вскарабкался с изяществом человека в клоунских ботинках.
Пусть мое поведение все больше напоминало фарс, я продолжил уходить по дуге на восток, пока не выбрался, пошатываясь, из тополиной рощи недалеко от гребня холма. Дыхание с громким шумом вырывалось из груди. Я постарался успокоиться, задышал чаще и не так глубоко. Вдохи и выдохи только через рот. Сердце колотилось как сумасшедшее, но его им не слышно. Я преодолел последний подъем и оказался на ровном месте, среди грязи и дикой травы. Дальше путь преграждал белый забор из досок и проволочном сетки, тянущийся с востока на запад.