Декабристы - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 39

Согласно дневнику племянницы декабриста Алины Волконской, 13 июля, в день объявления приговора, мать Сергея Григорьевича «много плакала… почти не спала». Она даже собиралась поехать в Сибирь вслед за сыном. Но, по словам внука декабриста, С. М. Волконского, «это был истерический порыв, а может быть, простое излияние слов. Съездить навестить сына в крепости было много легче, нежели ехать в Сибирь; однако старая княгиня от этого воздержалась. Она писала сыну, что боится за свои силы, да и его не хочет подвергать такому потрясению». К тому же, согласно дневнику Алины, вдовствующая императрица Мария Федоровна «упрашивала» княгиню Александру Николаевну «беречь себя».

Среди «утешителей» старой княгини оказалась не только мать императора, но и сам Николай I. «Государь просил бабушку утешиться, не смешивать дела семейные с делами службы — одно другому не помешает», — читаем в дневнике Алины .

Конечно, родные Сергея Волконского были потрясены жестоким приговором. Однако все они исполнили высочайшее повеление — и быстро утешились. Тем более что по случаю коронации княгиня Александра Николаевна получила бриллиантовые знаки ордена Святой Екатерины . Были награждены и ее сыновья: князь Николай Репнин стал кавалером ордена Святого Александра Невского с алмазами, а находящийся в «бессрочном отпуске» Никита Волконский — кавалером ордена Святой Анны 1-й степени .

В свете долго циркулировали слухи, что «княгиня Волконская… допустила хладнокровно отправить сына в каторжную работу и даже танцевала с самим государем на другой день после приговора» . Впрочем, были и другие суждения: статс-дама «решилась не покидать своей должности при дворе, чтоб не раздражить императора, и надеялась, оставаясь при нем, улучить удобную минуту, чтоб испросить прощения виновного» .

Единственной из всей большой семьи Волконских, кто позволил себе публично не согласиться с приговором, оказалась княгиня Зинаида Александровна. Согласно агентурным данным, поступившим в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии летом 1826 года, в своем московском салоне она «извергала» «злую брань» на «правительство и его слуг» и была готова «разорвать на части правительство» . Прямо из ее салона отправилась в Сибирь Мария Волконская — и ее проводы приняли характер демонстративного выражения нелояльности к власти. Вскоре Зинаида Волконская приняла католичество; во многом этот демонстративный шаг тоже был выражением политической нелояльности. В отличие от многих других членов семьи, Зинаида Волконская постоянно писала своему осужденному родственнику; письма эти «горели лаской и приветом» .

За Зинаидой Александровной был установлен секретный полицейский надзор, который, впрочем, не распространялся на ее мужа Никиту Григорьевича. В конце 1820-х годов княгиню Зинаиду вынудили покинуть Россию.

Сам Сергей Волконский воспринял приговор спокойно. По словам его товарища по сибирскому изгнанию А. Е. Розена, в момент совершения обряда гражданской казни князь был «особенно бодр и разговорчив» . Видимо, бывший генерал тогда плохо себе представлял, что его ждет. Через десять дней после оглашения приговора он уже был отправлен к месту отбытия наказания. Полностью он осознал всё произошедшее, только прибыв на каторгу: сначала на Николаевский солеваренный завод, потом — на Благодатский рудник, входивший в состав Нерчинского горного завода.

Условия, в которых оказался Волконский на каторге, были тяжелейшие. Причем для декабристов — молодых, здоровых мужчин, бывших офицеров — тяжелы были не сами работы в руднике. Быт осужденных был организован таким образом, чтобы полностью уничтожить их человеческое достоинство. По образному выражению С. Н. Чернова, местные тюремные власти, получившие от императора общие указания о содержании арестантов, вышивали «жестокие узоры по начальнической канве» .

Согласно документам, попавшие на Благодатский рудник государственные преступники находились под постоянным надзором; им было воспрещено общаться не только друг с другом, но и вообще с кем бы то ни было, кроме тюремных надзирателей. У них отобрали почти все вещи, деньги и книги, привезенные из Петербурга, не разрешали иметь у себя даже Библию. Осужденных «употребляли в работы» наравне с другими каторжниками, и при этом зорко смотрели, «чтобы они вели себя скромно, были послушны поставленным над ним надзирателям и не отклонялись бы от работ под предлогом болезни».

Рудничный пристав вел специальный секретный дневник, где «замечал… со всею подробностью, каким образом преступники производили работу, что говорили при производстве оной… какой показал характер, был ли послушен к постановленным над ним властям и каково состояние его здоровья». Дважды в день, до и после «употребления в работы», производился «должный обыск» преступников. От казармы к руднику и обратно они передвигались с особым конвоем — «надежным» унтер-офицером и двумя рядовыми. Покидать камеру каторжники могли только в сопровождении часового с при-мкнутым штыком .

«Со времени моего прибытия в сие место я без изъятия подвержен работам, определенным в рудниках, провожу дни в тягостных упражнениях, а часы отдохновения проходят в тесном жилище, и всегда нахожусь под крепчайшим надзором, меры которого строже, нежели во время моего заточения в крепости, и по сему ты можешь представить себе, какие сношу нужды и в каком стесненном во всех отношениях нахожусь положении»; «физические труды не могут привести меня в уныние, но сердечные скорби, конечно, скоро разрушат бренное мое тело», — писал Волконский жене из Благодатского рудника .

Каторжная жизнь быстро подорвала здоровье и психику государственного преступника: у Волконского началась глубокая депрессия, сопровождавшаяся острым нервным расстройством. «Бодрость» и «разговорчивость» его вскоре прошли, не возникало и желания выделиться из общей массы каторжников. «При производстве работ был послушен, характер показывал тихий, ничего противного не говорил, часто бывает задумчив и печален»  — так характеризовало каторжника тюремное начальство.

«Машенька, посети меня прежде, чем я опущусь в могилу, дай взглянуть на тебя еще хоть один раз, дай излить в сердце твое все чувства души моей»  — эти строки из письма Волконского красноречиво свидетельствуют: именно надежда на скорый приезд жены в Сибирь позволила ему выжить в первые страшные месяцы каторги.

Имя Марии Николаевны Волконской знакомо сегодня каждому школьнику. Она вышла замуж в 19 лет, до свадьбы практически не знала будущего мужа и согласилась на брак только по настоянию отца. После свадьбы Волконские почти не жили вместе: дела службы и тайного общества заставляли князя надолго оставлять жену.

В январе 1826 года, за пять дней до ареста Волконского, его жена родила сына Николая. Роды были трудные, и родные, опасаясь за ее здоровье, долго скрывали от нее правду о том положении, в котором вдруг оказался ее муж. Однако, узнав ее, Мария Волконская решила разделить с мужем тяготы ссылки и, несмотря на протесты родителей, в ноябре 1826 года была уже на Благодатском руднике.

Когда она приехала, Сергею Григорьевичу стало лучше — но лишь на некоторое время. Вскоре после приезда Мария Николаевна сообщала родным мужа, что «он нервен и бессилен до крайности», «его нервы последнее время совершенно расстроены, и улучшение, которому я так радовалась, было лишь кратковременным»; что он изъявляет «полную покорность» и «сосредоточенность в себе», испытывает «чувство религиозного раскаяния» .