Декабристы - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 40

По словам С. Н. Чернова, «мучительные переживания несчастного Волконского приобретают религиозный оттенок. Он мог бы искать утешения в религии, в беседе со священником, в церковной службе. Но как раз здесь он ничего, по-видимому, не может получить» . Должность тюремного священника в Благодатском руднике была, скорее всего, просто не предусмотрена.

К сентябрю 1827 года болезнь Волконского до того усилилась, что на нее обратило внимание тюремное начальство. Он был признан «более всех похудевшим и довольно слабым». При переводе на новое место каторги, в Читинский острог, ему было позволено взять с собой две бутылки вина и бутылку водки, которые в пути должны были заменить микстуры, поскольку при переезде «не встретится… на случай надобности в лекарствах никакой помощи медицинской» .

Двадцать девятого сентября Волконский вместе с товарищами прибыл в Читинский острог. Режим содержания заключенных на новом месте был гораздо более гуманный, а тюремное начальство оказалось гораздо более «либеральным»: узникам были дозволены даже ежедневные встречи с женами. Здоровье каторжника быстро восстановилось, а вместе с ним восстановились и прежние привычки и черты характера. «На здоровье его я не могу жаловаться… что же касается его настроения, то трудно, можно сказать — почти невозможно встретить в ком-либо такую ясность духа, как у него», — писала М. Н. Волконская его родне . Во дворе острога был небольшой огород — и Волконский впервые увлекся «огородничеством».

В Петровском Заводе — новой тюрьме, куда декабристов перевели из Читы в сентябре 1830 года, — каторги как таковой вообще не было: преступников не заставляли ходить на работы, те из них, у кого были семьи, могли жить в остроге вместе с женами. У Волконских там родились двое детей — Михаил и Елена.

В Петровском Заводе Волконский по-прежнему занимался «сельским хозяйством». И еще до того, как истек его каторжный срок, по Сибири стала распространяться слава о необыкновенных овощах и фруктах, которые он выращивал в парниках .

В 1835 году умерла мать Волконского. В бумагах Александры Николаевны нашли письмо с предсмертной просьбой к императору — простить сына. Последовал царский указ об освобождении Волконского от каторжных работ; еще два года он жил в Петровском Заводе на положении ссыльнопоселенца .

Весной 1837 года семья переезжает в село Урик Иркутской губернии. Мария Николаевна добивается для себя разрешения жить в Иркутске, чтобы иметь возможность обучать сына Михаила в тамошней гимназии. В 1845 году получает позволение жить в Иркутске и сам Волконский, однако практически не пользуется им. Он по-прежнему живет в Урике, лишь изредка навещая семью в городе. У него теперь совсем иная жизнь — жизнь «хлебопашца» и купца.

Очевидно, что по мере того, как нормализовался быт государственных преступников на каторге и поселении, отношения в семье Волконских ухудшались.

Современники и историки едины во мнении, что, разделив изгнание мужа, Мария Волконская совершила «подвиг любви бескорыстной». Бросив родителей и ребенка, который через два года умер, «она решилась исполнить тот долг свой, ту обязанность, которая требовала более жертвы, более самоотвержения», писал декабрист Розен .

Зинаида Волконская посвятила родственнице известное стихотворение в прозе, в котором, в частности, были следующие строки: «О ты, пришедшая отдохнуть в моем жилище, ты, которую я знала в течение только трех дней и назвала своим другом!., у тебя глаза, волосы, цвет лица, как у девы, рожденной на берегах Ганга, и, подобно ей, жизнь твоя запечатлена долгом и жертвою» .

А оставшийся неизвестным современник — свидетель отъезда Марии Волконской в Сибирь из московского салона Зинаиды Волконской — заметил, что и сама будущая изгнанница видела в себе «божество, ангела-хранителя и утешителя» для мужа и обрекла себя на жертву во имя мужа, «как Христос для людей» .

Но, как точно подметил ее внук С. М. Волконский, «куда, собственно, ехала княгиня, на что себя обрекала, этого не знал никто, меньше всех она сама. И тем не менее ехала с каким-то восторгом… И только в Нерчинске, за восемь тысяч верст от родного дома, она увидела, куда она приехала и на что себя обрекла. И окружавшая пустыня понемногу овладела ее душой» .

Выяснение деталей личной жизни Марии Волконской в Сибири — дело столь же неблагодарное, сколь и бесперспективное. Исследовательские мнения по этому поводу разделились , и вряд ли выявление истины в этом вопросе столь уж важно для историка движения декабристов. Однако побывавший в 1855 году в Сибири сын декабриста Якушкина Евгений отмечал, что брак Волконских, «вследствие характеров совершенно различных, должен был впоследствии доставить много горя Волконскому и привести к той драме, которая разыгрывается теперь в их семействе».

«Много ходит невыгодных для Марии Николаевны слухов про ее жизнь в Сибири, — отмечает Евгений Якушкин, — говорят, что даже сын и дочь ее — дети не Волконского… вся привязанность детей сосредотачивалась на матери, а мать смотрела с каким-то пренебрежением на мужа, что, конечно, имело влияние и на отношение к нему детей».

В 1850 году встал вопрос о замужестве пятнадцатилетней дочери Волконских Елены. Ее жених — сибирский чиновник Д. В. Молчанов — не нравился Волконскому; он высказался решительно против этого брака. Но «Мария Николаевна… сказала приятелям мужа, что ежели он не согласится, то она объяснит ему, что он не имеет никакого права запрещать, потому что не он отец ее дочери. Хотя до этого дело не дошло, но старик, наконец, уступил» . Судьба Елены Волконской оказалась в итоге сломанной: за финансовые злоупотребления Молчанов попал под следствие, потом тяжело заболел и вскоре умер.

Образ жизни Сергея Волконского на поселении совершенно не соответствовал образу жизни его жены. После окончания каторжного срока он получил большой участок земли и все силы отдал обработке этого участка. Современник вспоминает: «Попав в Сибирь, он как-то резко порвал связь со своим блестящим и знатным прошедшим, преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, как это принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал целыми днями на работах в поле, а зимой его любимым времяпрепровождением в городе было посещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородных крестьян и любил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства» .

Мария Николаевна же «была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделать из своего дома главный центр иркутской общественной жизни». И в окружавшем Волконскую светском обществе ее муж очень быстро приобрел репутацию «чудака» и «оригинала»: «…знавшие его горожане немало шокировались, когда, проходя в воскресенье от обедни по базару, видели, как князь, примостившись на облучке мужицкой телеги с наваленными хлебными мешками, ведет живой разговор с обступившими его мужиками, завтракая тут же вместе с ним краюхой серой пшеничной булки… в салоне жены Волконский нередко появлялся запачканный дегтем или с клочками сена на платье и в своей окладистой бороде, надушенной ароматами скотного двора или тому подобными несалонными запахами… вообще в обществе он представлял оригинальное явление, хотя был очень образован» .