Сугубая формальность речи уже была разновидностью чар. Я
говорила честно и свято верила в то, что говорила, так что оно должно было
осуществиться. Если эльф коснется моей кожи, ему придется принять свой истинный
вид.
Я приподнялась и протянула ему руку. Простыни соскользнули,
сбившись в складки у талии. Китто перекатился поближе ко мне, уставившись на
порхающего человечка большими глазами. Он следил за крошечной фигуркой
завороженно, словно кошка за птичкой. Я знала, что гоблины не брезговали
полакомиться мясом других фейри. Выражение лица Китто наводило на мысль, что
феи-крошки считались у них деликатесом.
– С тобой все в порядке, Китто?
Он моргнул и посмотрел на меня. Его взгляд переместился с
порхающего эльфа на мои голые груди, и голодное выражение изменилось – но
только слегка. Его взгляд меня напугал. Наверное, что-то на моем лице
отразилось, потому что Китто тут же спрятал лицо на моем голом бедре, зарывшись
в простыни.
– Вкус плоти придал дерзости нашему маленькому
гоблину. – Это Дойл возник в дверном проеме.
Летающий малыш развернулся в воздухе и отвесил легкий
поклон.
– Мрак Королевы! Я польщен.
Дойл едва кивнул в ответ.
– Должен сказать, Шалфей, что не ожидал увидеть тебя
здесь.
Крошечный человечек взмыл вверх, на уровень глаз Дойла, но
оставался вне досягаемости для его рук, в точности как осторожное насекомое,
которому он подражал.
– Почему же, Мрак? – Колокольчики в его голосе
звенели уже не так радостно.
– Не думал, что Нисевин решит поделиться своим лучшим
любовником.
– Я ей не любовник больше, Мрак, и тебе это отлично
ведомо!
– Я знаю, что другой стал отцом ребенка Нисевин и ее
мужем, но я не думал, что феи-крошки обращают внимание на такие тонкости.
Шалфей подлетел выше и на волос ближе.
– Ты думаешь, раз мы не сидхе, то и законов не
блюдем. – Гнев должен был казаться бессильным, высказанный тоненьким
звенящим голоском, но не казался. Это был звон колокольцев, раскачиваемых
штормовым ветром, – ужасающая музыка.
– Так-так, – протянул Дойл. – Значит, уже не
любовник королевы. И как же ты теперь живешь, а, Шалфей?
Я еще никогда не слышала, чтобы Дойл так дразнил кого-то. Он
намеренно издевался над Шалфеем. Ну, мне не приходилось видеть, чтобы Дойл
делал что-нибудь просто так, так что я не стала вмешиваться. Но во всем этом
чувствовался какой-то личный подтекст. Что мог сделать этот человечек Дойлу,
чтобы заслужить такое внимание?
– Все женщины нашего королевства готовы мне услужить,
Мрак. – Он подлетел едва ли не к самому лицу Дойла. – А ты, один из
королевских евнухов, как живешь ты?
– Посмотри, кто лежит в той постели, Шалфей. Скажи мне,
разве это не тот приз, за который человек ли, фейри ли с готовностью отдаст
душу?
Порхающий человечек даже не оглянулся.
– Не знал, что ты любишь гоблинов, Дойл. Я думал, это
во вкусе Риса.
– Прикидывайся дурачком сколько угодно, Шалфей, но ты
отлично знаешь, о ком я говорю.
– Слухами земля полнится, Мрак. И по слухам, ты
охраняешь принцессу, но не делишь с ней ложе. Было много споров, почему ты
отвергаешь такую награду, когда другие уже изведали ее. – Человечек
подлетел так близко, что едва не задевал крыльями лицо Дойла. – Слухи
говорят, что, может быть, королева Андаис никогда не звала тебя в свою постель
не только по одной причине. Слухи говорят, что ты евнух по природе, а не по
запрету.
Я не видела лица Дойла за быстро бьющимися крыльями эльфа. Я
поняла, что, хоть его крылья и выглядят точно как крылья бабочки, движутся они
совсем по-другому и бьют много чаше.
– Даю тебе самую торжественную клятву, –
усмехнулся Дойл, – что я получил удовольствие с принцессой Мередит так,
как это только доступно мужчине и женщине.
Шалфей завис в воздухе, а потом нырнул вниз, словно на миг
забыл махать крыльями. Он собрался и снова вспорхнул к глазам Дойла.
– Значит, ты больше не евнух королевы, а любовник
принцессы. – Его голос, приглушенный и злой, походил на тонкое шипение.
Что бы сейчас ни происходило, это точно было личными счетами.
– Как ты сказал, Шалфей, слухами земля полнится. И
говорят, будто Нисевин сообразила кое-что перенять у Андаис. Ты был фаворитом
Нисевин, пока единственный загул с Полом не преподнес ей ребенка. И когда ей
стала запретной твоя постель, она запретила тебе соваться в чужие. Если ей
нельзя иметь ее фаворита, то и никому нельзя.
Шалфей зашипел, как рассерженная пчела.
– Ты так рад, что мы поменялись местами, Мрак?
– О чем ты, Шалфей?
Неестественно спокойным был голос Дойла, и какая-то нотка в
нем говорила, что он отлично знает, что имел в виду эльф.
– Я веками дразнил тебя и всех вас. Великие
воины-сидхе, славные Вороны древности – низведенные до дворцовых
евнухов, – о да, я издевался над вами! Я похвалялся моей удалью и
восхищением моей королевы, я злобно нашептывал это прямо вам в уши.
Дойл молча глядел на него.
Шалфей отлетел подальше, выписывая круги в воздухе, как
другой мог бы это делать на земле.
– И что мне теперь вся моя доблесть? Что толку видеть
ее во всей красоте и блеске – когда я не могу к ней прикоснуться? – Он
вновь повернулся к Дойлу. – О, я не раз вспоминал за эти годы, как я мучил
вас, Мрак. И не думай, что ирония положения ускользнула от меня, хоть я и не
сидхе.
Он подлетел к самому лицу Дойла, и хоть я и знала, что он
шепчет, его шипение заполнило комнату до самых углов.
– Ирония, которой хватит, чтобы задохнуться, Мрак,
ирония, от которой умирают, ирония, которая заставляет убивать – лишь бы
избавиться от нее.
– Так истай, Шалфей, истай и покончи с этим.
Маленький эльф отпрянул.
– Сам истай, Мрак. Истай и покончи с собой. Я здесь по
приказу королевы Нисевин как ее представитель. Если вы хотите исцеления
зеленого рыцаря, вам придется иметь дело со мной. – Его голос звенел от
ярости.
Гален вошел из гостиной в остававшуюся открытой дверь. Его
обычная усмешка исчезла, лицо помрачнело.
– Я хочу исцеления, но не любой ценой.
– Достаточно, – сказала я. Мягко, без злости.
Все повернулись ко мне. Я заметила краем глаза, что
остальные мужчины, включая Никку, столпились у двери.
– Я заключила сделку с Нисевин, а не Дойл. И только л
плачу за исцеление Галена. Цена лекарства – моя кровь.
Шалфей порхнул к постели, немного не долетев до Китто и
меня.
– Один глоток твоей голубой крови, одно лекарство для
твоего зеленого рыцаря, так велела мне моя королева. – В его голосе больше
не звенели колокольчики. Это был почти обычный, тонкий, высокий, но мужской
голос.