И теперь, когда с ключами от машины в руках, он через плечо крикнул «пока!», сотни жалобных всхлипов «ты же обещал, папочка!» отдались эхом в его ушах.
— Что это на тебя нашло, Калли? — спросила Джойс, садясь напротив своей дочки, которая уже скрылась за газетой. — И не читай, когда с тобой мать говорит, — добавила она.
— Статья интересная, — произнесла Калли.
— Разве хоть когда-нибудь он давал тебе обещание обязательно быть? Ну же, говори!
Калли выпятила свою обворожительную нижнюю губку и обиженно ответила:
— Никогда. Самое большее, на что он был способен, это сказать: «Буду, если смогу».
Эта спасительная защитная фраза моментально вызвала в памяти у обеих один особенно неприятный эпизод: четвертый день рождения Калли.
Семеро малышей, торт в виде Ноева ковчега со зверюшками из марципана в шоколаде, куча разных игр, чудесные подарки… И все это время их девочка смотрела только в сторону двери. Она ждала папу. Собственный праздник она пропустила. В конце концов, когда гости, уже усаженные родителями в машины, размахивали воздушными шариками, махали ручками и кричали «до свиданья», появился Том. К тому времени ее уже ничто не могло утешить. Он присутствовал и на пятом ее дне рождения, и на шестом, но, как это бывает с детьми, ей запомнился на всю жизнь именно этот, четвертый.
— Не загоняй его в угол, ласточка. Он и без того будет чувствовать себя ужасно, если не сможет прийти, так что, пожалуйста, не устраивай сцен.
— Но не так ужасно, как буду себя чувствовать я.
— Послушай, ты несправедлива.
Джойс чувствовала, что начинает закипать, и постаралась говорить спокойно. Впереди у них был еще целый день.
— Последние три дня рождения ты провела без нас. В прошлом году мы пытались дозвониться, но ты была в Марокко.
— Мне почему-то кажется, что сегодняшний случай особый. Как-никак, это моя помолвка. — Калли швырнула газету на пол и добавила: — Ты почему-то всегда на его стороне.
— Конечно. Нет. Совсем необязательно. Подбери газету.
Калли вместо этого схватила яблоко и протянула руку за фруктовым ножом.
— Калли, это его теперешнее дело… оно очень сложное. Мне кажется, что расследование не очень-то продвигается. Не добавляй ему огорчений.
Калли взглянула на мать и затем в ее настроении произошла резкая перемена — качество, которое восхищало ее друзей и раздражало врагов. Она лучезарно улыбнулась, чмокнула мать в щеку и обняла за шею. Джойс тоже хотела поцеловать дочь, но та уже поднялась.
— Бедная мамуся! — проговорила она и покачала головой с несколько ироничным, как показалось Джойс, сочувствием. — Как всегда, на тебя все шишки валятся. Пойду приму ванну.
— Чем займешься сегодня? — Джойс пыталась продлить редкое мгновение близости, но знала, что оно уже прошло.
— Хочу навестить Дирдре и ее маленького. — Стройные загорелые ножки Калли с розовыми ногтями уже замелькали вверх по ступенькам. — После я встречаюсь с Нико у метро в Аксбридже. К четырем мы вернемся, чтобы вам помочь.
Джойс тут же живо представила себе эту помощь. Стараясь перекрыть звук льющейся в ванну воды, она крикнула:
— Захватите чего-нибудь в «Сэйнсберис»! У нас пока что есть только восемь фаршированных яиц с эстрагоном и тертый кардамон.
— Ладно.
До Джойс донесся сладкий запах гвоздики. Это Калли налила в воду цветочный шампунь. Джойс взяла с пола газету и стала убирать со стола, мысленно прокручивая последнюю сцену с Калли: вспомнила грациозно приподнятые складки тяжелого шелка, вспомнила ее гибкие руки на своей шее, поворот лица, ласковый поцелуй и скользящие, словно в танце, убегающие ножки. Джойс показалось, что с начала до конца это было будто одно плавное движение, как при замедленной съемке.
И она, и Том постепенно пришли к одинаковому печальному выводу: они уже не различали, когда их дитя актерствует, а когда нет. Что было не очень приятно. Джойс на какой-то миг даже посочувствовала Николасу, пока не вспомнила, что он в этом отношении еще хуже.
Время приближалось к полудню. Барнаби сидел, ссутулившись, за своим столом. Одну его щеку обдувал вентилятор, зато с другой капал пот. Весь стол был завален газетами, прижатыми чем попало для защиты от ветерка, поднятого вентилятором. Преступление, над которым они работали, все еще упоминается на страницах газет, но только в бульварной прессе. Единственной газетой, которая вынесла историю с убийством на первую страницу, оказалась «Дейли питч». Передовица была озаглавлена «Не был ли убийца таинственного гуру пришельцем с Венеры?» и сопровождена фотографией взлохмаченной Хизер.
Дверь кабинета была распахнута настежь, и Барнаби с удовлетворением мог наблюдать царящую в офисе бурную деловую активность: таблицы и схемы, снимки, рапорты… Яркие экраны с ослепительно-зеленым текстом поступающих новостей. А еще телефонные аппараты, которые, казалось, не умолкали.
Многие из звонивших предлагали «важную информацию», а иногда и свою версию убийства в усадьбе «Золотая лошадь». Независимых британских граждан не останавливал тот факт, что убийство, скорее всего, носило сугубо частный характер и было совершено в закрытой для посторонних среде, — каждый считал себя обязанным внести свою лепту в его раскрытие. Один из позвонивших в пять утра описал, что ему было видение: перед его очами предстал Иэн Крейги в цепях и сказал, что его душа не успокоится до тех пор, пока цветные все до одного не будут выдворены из его возлюбленной отчизны в места естественного природного обитания. И перед тем, как повесить трубку, добавил: «Черт-те что творится! У нас прямо настоящие тропики!»
Однако большая часть поступившей информации была официальной и проясняла некоторые важные моменты. Позвонил Джордж Баллард, сообщил, что, по всей вероятности, Джиму Картеру был прописан метронидазол и что при этом действительно противопоказано употреблять спиртные напитки. Мистер Клинч с разрешения Арно Гибса, как наследника, согласился предоставить в их распоряжение завещание усопшего. Из телецентра в Уайт-Сити был вытребован истинный Кристофер Уэйнрайт, который подтвердил рассказ Эндрю Картера об их совместном обучении в школе, о встрече за выпивкой на Джермин-стрит и последовавшим за этим ланчем у Симпсона. Единственным расхождением в их рассказах было то, что Уэйнрайт действительно потерял свой бумажник: «За ланч платил Энди!» — торжествующе сказал он.
Нолин, соседка Эндрю по площадке, подтвердила, что в день смерти его дяди они с Эндрю большую часть утра провели за кофе в ее комнатушке.
Барнаби серьезно не рассматривал кандидатуру Эндрю как убийцы, однако случаи, когда виновный в преступлении с целью запутать следствие делает вид, что ведет собственное расследование, встречаются довольно часто. Проследить, чем, собственно, занимался Эндрю Картер в цирке в Блэкпуле, пока что не удалось, но где-то кто-то из его людей уже трудится над этой проблемой и наверняка вернется с добычей.