Смерть под маской - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 7

Когда Тима впервые привели в дом и оказалось невозможным убедить его что-либо съесть, Учитель, заметив успокаивающий эффект, который оказывает на него этот фонарь, распорядился, чтобы под ним на пол положили две подушки. Почти две недели он сидел с ним рядом, кормя его с ложки: «Это за маму, а это за папу». Потом юноше стало значительно лучше. Он ел за общим столом и прилежно, хотя и с трудом, выполнял несложную работу, которую ему поручали.

Однако страх так и не прошел. И сейчас, когда наверху хлопнула дверь, Тим сорвался с места и умчался, чтобы укрыться в известном ему одному надежном месте, хотя это была всего лишь Трикси, которая направлялась в ванную комнату.

Учитель находился в Зале Солнца. Он сидел, держа в руке чашку мятного чая с лимоном. Сугами не спешила начать разговор, хотя сама просила срочно принять ее. Это часто происходило с оказавшимися в присутствии Учителя. Какого бы свойства, физического или морального, ни была причина, заставившая человека просить совета, в его присутствии она уже не казалась достаточно важной.

«В любом случае, — с безупречно прямой спиной сидя на подушке, убеждала себя Сугами, — слова теперь ничего не изменят. Вред уже нанесен». Она смотрела на своего наставника. На его изящные руки, четкие черты лица, худые плечи. На него невозможно сердиться, глупо думать, что он поймет. Он не от мира сего, его волнует и заботит лишь духовная сторона жизни. Как выразилась однажды Джанет, он предан идее чистоты и добра, он видит вокруг только хорошее…

Тут Сугами представила себе отца, который уже скоро начнет свое разрушительное движение в направлении Каустона, и испытала новый приступ паники.

Чувствительности у Гая Гэмлина было примерно столько, сколько у разъяренного носорога, и подобно ему он на своем пути к цели сеял хаос и разрушение. Вряд ли Учитель мог вообразить, что на свете существуют люди столь несдержанные, столь воинственно настроенные, столь опасные, если их самолюбие задето. И столь снедаемые неутолимой жаждой наживы. Ведь Учитель считает, что частица Господа есть в каждом человеке, и все, что требуется для того, чтобы человек это осознал, — любовь и терпение.

— Я бы не стал настаивать на его приезде, если бы не был убежден, что сейчас для этого самое время, — произнес Учитель, будто читая ее мысли. Поскольку Сугами молчала, он продолжал: — Настало время залечивать раны, дитя мое. Забудь все обиды, от них тебе только хуже становится.

— Я стараюсь, — сказала она, повторяя фразу, которую уже произносила несколько раз на предыдущей неделе. — И все равно не понимаю, почему он обязательно должен являться сюда. Если это из-за денег, то я ни за что не изменю своего решения.

— Не начинай заново. Ты меня не убедила.

— Если вы их не примете, то они пойдут на благотворительность. Вы не знаете, что делают с людьми деньги, Учитель. Из-за них люди начинают на тебя смотреть и думать о тебе иначе… Вот и теперь… Уже началось… — Ее лицо изменилось. В нем читался испуг. Губы дрогнули.

— Что началось?

— Вы никому не рассказали про… дарственную? Про траст?

— Нет конечно, поскольку ты так захотела. Мне все же кажется, что твои родители…

— Мать не приедет. Он написал, что она нездорова.

— Может, так оно и есть.

— Нет! — Сугами яростно замотала головой. — Она и не собиралась приезжать. Она даже притвориться не хочет, будто я для нее что-то значу.

— Разумеется, в таком случае ее визит ни к чему хорошему не приведет. Прояви мужество, Сугами, подави желание сделать больно. Это недостойно тебя и нечестно по отношению к ним. Все, что тебе нужно, у тебя уже есть вот здесь. — И он приложил руку к сердцу.

— Вам это легко дается, а я не смогу.

— Легко это никогда не дается.

Тут он был прав. Всего один раз во время медитации она приблизилась почти вплотную к постижению того, что он имел в виду. Она провела в медитации уже более часа, как вдруг… сначала она ощутила всем существом своим глубокую тишину, затем энергетические волны проникли в глубину ее сознания, после чего светлое состояние полного покоя охватило ее. Все, что сделало ее Сугами — боль, надежды, утраты, сумятица чувств и мыслей, — будто растворилось, исчезло в мощном очистительном свете…

Миг — и все пропало. Она не рассказала об этом никому, кроме Учителя, но тот лишь предупредил, чтобы она не пыталась сознательно повторять подобную практику. Она не послушалась и пробовала еще и еще, но безрезультатно.

Всего год назад она не подозревала о существовании этого человека, и сейчас у нее всякий раз сердце замирало от ужаса при мысли, что их случайной встречи могло и не быть. Один шаг в другую сторону, и встреча не состоялась бы.

Она и полдюжины таких, как она, находились в винном баре у Лайон-сквер. Только что начался так называемый «час счастья», время перед наступлением сумерек, когда одинокие, бесприютные, потерявшиеся в этой жизни могут нырнуть в забытье за половину обычной цены. Все уже были под кайфом и все было как всегда: их попросили оставить бар, они отказались, им пригрозили вызвать полицию. Они вывалились из бара, сцепили руки и зашагали по Теобальд-роуд, с руганью и криками сталкивая на проезжую часть прохожих.

Постер на доске у обшарпанной двери первым увидел Перри. На постере была фотография мужчины среднего возраста с гривой абсолютно белых волос и надпись: «Свет. Любовь. Мир». Неизвестно отчего, им это показалось ужасно смешным. С гоготом и визгом они рванули наверх по ступеням, покрытым затертым линолеумом, и вскоре оказались в небольшом зальце, в конце которого находилось подобие сцены.

Немногочисленная аудитория, главным образом женщины, в основном пожилые. Несколько серьезного вида мужчин с рюкзаками и бумажными пакетами. На голове одного из них была каскетка с пластиковым козырьком. Он покачивал головой и с умным видом что-то бормотал, по-видимому, следовало понимать, что приведенные доводы оратора не представляются ему убедительными. Люди стали возмущенно оглядываться и некоторые вслух выразили свое неодобрение.

Громко щелкая сиденьями откидных стульев, вновь прибывшие устроились, задрав ноги на спинки следующего ряда. Минут пять они вели себя сравнительно тихо, но затем Перри заговорщицки зыркнул на остальных и издал громкий неприличный звук. Те захихикали и завизжали, словно малые дети запихивая кулаки в разинутые рты.

Через десять минут эта игра им надоела, и они, передразнивая человека на сцене и хлопая крышками сидений, ринулись к выходу. У самых дверей одна из них, — это была Сильвия, — задержалась, как она потом поняла, в полушаге от полной катастрофы. Что-то заставило ее обернуться. Она присела на ближайший стул, невзирая на оклики с лестницы.

Слова человека на сцене, теплые и ласкающие, она пила, словно это был медовый бальзам.

Потом ее всегда поражало, что подробностей вечера, так круто изменившего ее жизнь, в памяти не осталось. Единственное предложение из всего сказанного в том зале, которое ей запомнилось целиком, было: «Каждый из нас несет в себе свет». И хотя она не совсем понимала его смысл, оно показалось ей тогда, как, впрочем, и теперь, чрезвычайно значимым и успокаивающим. В первые несколько мгновений после того, как оно прозвучало, она испытала страстное желание отделаться от своего тогдашнего пошлого «я», высвободиться из панциря постылого безобразного прошлого, оставить позади затопленные волнами ненависти дни и мучительные, без капли любви ночи…