Неудивительно, что Иан Дункан не справился со своим релпол-тестом. Он наверняка очень много времени отдавал игре на кувшине. У него просто не оставалось времени на выполнение повседневных обязанностей, с которыми справлялась остальная часть человечества.
«Наверное, это просто потрясающе – быть артистом, – с горечью подумал Стоун. – Ты свободен от обязанностей, для тебя нет правил. Ты можешь заниматься тем, что тебе нравится… И он уверен, что сделал из меня дурака».
Быстро прошагав по коридору третьего этажа, Стоун подошел к кабинету домового капеллана, позвонил. Дверь отворилась; капеллан сидел за письменным столом. Лицо его было темным от усталости.
– Отче, – сказал Стоун, – я хотел бы исповедаться. Вы можете уделить мне несколько минут? Это очень срочно… На моей совести грехи.
Потерев лоб, Патрик Дойл кивнул.
– Ох жизнь, – пробурчал он. – То густо, то пусто. Сегодня у меня побывало уже десять жильцов, которым потребовался «духовник». Проходите. – Он устало махнул в сторону ниши, которая открылась в одной из стен его кабинета. – Садитесь и подключайтесь. А я буду слушать и одновременно заполнять формы «четыре-десять», присланные из Берлина.
Исполненный праведного негодования, Эдгар Стоун дрожащими руками прикрепил электроды «духовника» к соответствующим точкам у себя на черепе, а затем, взяв микрофон, начал исповедь. Внутри аппарата начали вращаться катушки с магнитной лентой.
– Движимый ложной жалостью, – сказал Стоун, – я нарушил устав нашего жилого комплекса. Но меня беспокоит главным образом не проступок сам по себе, а мотивы, которые за ним стоят. Проступок этот – результат неправильного отношения к собрату, жильцу нашего дома. Мой сосед, мистер Иан Дункан, завалил свой очередной релпол-тест, и было ясно, что его выселят из «Авраама Линкольна». Я симпатизировал ему, ибо подсознательно и самого себя считаю неудачником, как жильцом этого дома, так и гражданином вообще, и потому я сфальсифицировал его ответы так, чтобы он прошел тестирование. Очевидно, мистеру Иану Дункану нужно устроить новое испытание, а сфальсифицированный мной результат следовало бы аннулировать.
Он пристально поглядел на капеллана, но выражение лица Дойла было непроницаемым.
«Теперь-то за Дунканом и его кувшином установят пристальный надзор», – подумал Стоун.
«Духовник» начал анализировать его рассказ. Вскоре из него выскочила перфокарта, и Дойл поднялся из-за стола, чтобы взять ее. После долгого, очень внимательного исследования он принялся разглядывать Стоуна.
– Мистер Стоун, – сказал он, – вывод таков, что ваша исповедь исповедью вовсе не является. Что у вас на уме? Начинайте все с самого начала. Ваш самоанализ недостаточно глубок, материалу, представленному вами, далеко до подлинности. И я предлагаю, чтобы вы начали с признания в попытке исказить суть своей исповеди сознательно и преднамеренно.
– Ничего подобного, – возразил Стоун и замолк, прямо-таки онемев от страха. – М-может б-быть, лучше бы обсудить эти вопросы с вами неофициально, сэр? Я в самом деле подтасовал результат релпол-тестирования Иана Дункана. Это факт. Что же касается моих мотивов…
– Разве вы сейчас не позавидовали Дункану? – перебил его Дойл. – Его успеху в исполнительском мастерстве, открывшему ему дорогу в Белый дом?
Наступила тишина.
– Это… могло быть, – проскрипел, признаваясь, Стоун. – Но это не меняет того факта, что по закону Иан Дункан не должен жить здесь. Его следует выселить независимо от моих мотивов. Загляните в кодекс муниципальных жилых домов. Я знаю, что там есть раздел, относящийся к ситуации, подобной этой.
– Но вам не уйти отсюда, – упорствовал капеллан, – не сознавшись во всем. Вы должны удовлетворить машину. Вы пытаетесь добиться принудительного выселения соседа, чтобы ублажить свои эмоциональные, психологические потребности. Сознайтесь в этом, а затем, возможно, мы сможем обсудить ту часть кодекса, которая имеет касательство к Дункану.
Стоун застонал и еще раз прикрепил к своему черепу хитроумную систему электродов.
– Ладно, – проскрипел он. – Я ненавижу Иана Дункана, потому что он артистически одарен, а я – нет. Я желаю предстать перед жюри присяжных, состоящим из двенадцати жильцов этого дома, который и определит наказание за мой грех. Однако я настаиваю на том, чтобы Дункана подвергли повторному релпол-тестированию! Я не откажусь от своего требования – у него нет ни малейшего права проживать здесь, среди нас. Это и безнравственно, и противозаконно.
– По крайней мере, теперь вы честны, – сказал Дойл.
– Вообще-то, – отозвался Стоун, – мне нравится игра на кувшинах. И мне пришлось по душе их выступление. Но я вынужден вести себя именно так, поскольку только такое поведение, по моему глубочайшему убеждению, в полной мере отвечает общественным интересам.
«Духовник», как показалось Стоуну, выстреливая вторую перфокарту, насмешливо фыркнул. Хотя это, конечно, была всего лишь игра воображения.
– Вы топите себя все глубже и глубже, – сказал Дойл, расшифровав карту. – Поглядите-ка сами. – Он угрюмо протянул карту Стоуну. – В вашем мозгу бунтуют путаные, противоречивые мотивы. Когда вы исповедовались в последний раз?
Густо покраснев, Стоун промямлил:
– Кажется… в прошлом августе. Капелланом был тогда Пэйп Джоунс. Да, это было в августе.
На самом деле это было в начале июля.
– С вами придется немало поработать, – сказал Дойл, закуривая сигариллу и откидываясь на спинку стула.
После оживленного обсуждения и горячих споров открывать свое выступление в Белом доме они решили с «Чаконы ре мажор» Баха. Элу она всегда очень нравилась, несмотря на все трудности ее исполнения, двойные синкопы и тому подобное. Дункан же нервничал от одной только мысли об этой чаконе. Он хотел теперь, когда наконец все уже было решено, начать с куда более простой «Пятидесятой сюиты для виолончели без оркестра». Но менять что-либо было уже поздно. Эл отослал программу концерта секретарю Белого дома по вопросам науки и культуры мистеру Гарольду Слезаку.
– Ради бога, не волнуйся, – сказал Эл. – Тебе ведь вести вторую партию. Или ты согласен отдать вторую партию мне?
– Нет, – ответил Иан.
Это и в самом деле облегчало его задачу. Партия, которую собирался исполнять Эл, была гораздо более трудной.
За периметром «Пристанища драндулетов номер три» взялась за дело папула, прочесывая тротуар в поисках потенциальных покупателей. Было всего лишь десять утра, и поблизости еще не появлялись те, кого бы стоило взять в обработку. Сегодня распродажа приютилась в холмистом районе Окленда, штат Калифорния, среди обсаженных деревьями улиц наиболее респектабельного жилого района. Напротив стоял «Джо Луис» – необычной архитектуры фантастически роскошный домина на тысячу квартир, в основном заселенный состоятельными неграми. Здание в лучах утреннего солнца казалось особенно опрятным и ухоженным. У входа стоял охранник, со значком и винтовкой, останавливая всякого, кто там не проживал.