Венеция. История города - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Гарретт cтр.№ 48

Мы переводим взгляд еще ниже и на следующем регистре видим Христа, готового объявить начало Страшного суда. По сторонам от него — Богоматерь и Креститель, богато украшенные архангелы и апостолы (им больше всего не повезло при реставрации). У ног его огненная река течет к проклятым, изображенным двумя регистрами ниже. Непосредственно под ним, по обеим сторонам реки, находятся огненные колеса и ангелы из видения пророка Иезекииля. На следующем уровне тоже готовятся к Страшному суду. На задрапированном черным троне лежит Книга судеб. Слева и справа — самые живые сцены на этой картине. Слева — два ангела на бегу дуют в трубы, при звуке которых дикие звери — лев, слон, гиена, леопард, волк и гриф — отпускают своих жертв. Из пасти гиены появляется рука, из волчьей — голова, и так далее. Мертвые, чьи тела не были растерзаны, поднимаются из своих могил, расположенных чуть выше животных. А в это время справа, еще больше удивляя современного зрителя, ангел разворачивает звездное небо у края мира, пока двое других повелевают морским гадам выплевывать свои жертвы.

И в результате мы оказываемся на нижних уровнях, заполненных спасенными и проклятыми. (В центре, над Святой Девой, взвешивают добрые и злые дела, и зловеще хорошо вооруженные черти таскают грехи мешками.) Слева — рай. Здесь праведные оказываются на том же золотом фоне, что и Христос и его ангелы; нечестивые, которым золотой фон не полагается, попадают в огонь, в воду или во тьму. Представлены упорядоченные группы епископов, мучеников, монахов и добродетельных женщин. Ниже готовятся их встречать праотец Авраам, Святая Дева и Креститель. Они ждут у ворот Рая — контрастирующих с разбитыми воротами Ада — и вместе с ними стоит святой Петр со своими ключами. А справа все объято пламенем. Там оказались подверженные греху гордыни, среди которых можно различить королей, королев и церковников. У всех монархов отчетливо византийские короны и серьги. Возможно, это определялось иконографической традицией, а вовсе не желанием подчеркнуть независимость лагуны, но, пожалуй, иногда бывает полезно увидеть в бушующем огне людей, носящих те же головные уборы, что и император Юстиниан и императрица Теодора на мозаике в церкви Сан-Витале в Равенне. Сатана в облике синего белобородого старика восседает на двухголовом драконе. У него на коленях сидит Антихрист. Ниже страдают сластолюбцы, чревоугодники и подверженные греху гордыни, гневливые (погруженные в воду, чтобы остудить их гнев), завистники, алчные (в огне их серьги и драгоценности им ни к чему) и ленивые (от которых остались только черепа и кости).

Фреска с изображением сцен Страшного суда обрамляет дверь, через которую паства покинет собор. Несомненно, предполагается, что, выходя из храма, люди поднимут глаза и еще раз рассмотрят грозящие им мучения и (менее убедительные) обещанные награды. Следует надеяться, они найдут утешение у Святой Девы, стоящей над самыми дверьми и поднявшей руки в молитве об отпущении их грехов.

Сан-Джорджо и Джудекка

Церковь и бывший монастырь Сан-Джорджо Маджоре, как заметил Томас Кориэт, «расположены на прелестнейшем островке примерно в полумиле к югу от площади Святого Марка… Это роскошное место, прекраснейший и богатейший из монастырей во всей Венеции, у него не менее шестидесяти тысяч крон годового дохода, что равняется восемнадцати тысячам фунтов стерлингов». Среди зримых свидетельств богатства бенедиктинцев — «очень красивое здание монастыря, окруженное чудесным зеленым четырехугольником» сада, «полного самых разных лакомых фруктов», и в трапезной великолепная картина «непревзойденной ширины и длины, изображающая Христа, сидящего за столом на свадьбе в Кане в Галилее». Размеры картины и тот факт, что она была одним из шедевров Веронезе, обеспечили ей внимание наполеоновских комиссионеров, которым было приказано повсюду конфисковывать произведения искусства. Так картина оказалась в Лувре, где хранится и по сию пору. Сам монастырь французы закрыли в 1806-м и превратили в бараки. В конце концов, в 1951–1956 годах здание восстановил граф Витторио Чини, и теперь там находится Фонд Джорджо Чини, культурный центр, названный в честь сына графа, погибшего в авиакатастрофе в 1949 году. Церковь, возведенная на месте старого здания между 1565 и 1610 годами, тоже была закрыта в 1806-м, но два года спустя ее снова открыли. Построенный по проекту Андреа Палладио храм украшает вид с Пьяццетты и от Дворца дожей и позволяет любоваться с Кампанилы (перестроенной в 1791 году, и теперь оборудованной лифтом) одним из самых волнующих и всеобъемлющих видов Венции и лагуны. А недостатки фасада церкви Сан-Джорджо Маджоре, выполненного Симоне Сорелла вопреки более гармоничному проекту Палладио, с легкостью компенсирует его великолепное расположение. (Палладио хотел, чтобы как в церквях Сан-Франческо делла Винья и в Иль Реденторе, основания пилястров, приделов и колонн портика находились на одном уровне).

Кориэт осмотрел церковь, тщательно скопировал для своих читателей длинные латинские надписи, вроде надписи на северном трансепте, описывающей историю костей Первомученика, или первого мученика святого Стефана, приобретенных церковью, которая стояла на этом же месте в XII веке. Побивание Стефана камнями иллюстрирует картина, возможно, принадлежащая — по крайней мере, частично — кисти Тинторетто, чьи более поздние «Тайная Вечеря» и «Манна Небесная» висят в святая святых. В 1780-м Уильям Бекфорд, богатый и во всем стремившийся к утонченности путешественник, иначе представлял себе удовольствие от посещения церкви. Он «раздобыл гондолу» и «запасся виноградом» с торговых плотов и барж на Большом канале, его отвезли к Санта-Мария делла Салюте, и под ее куполом он какое-то время «наслаждался одиночеством». Затем «перенесся по волнам к красивой пристани перед Сан-Джорджо Маджоре, одной из самых прославленных работ Палладио». И там, где более торопливые или менее утонченные приезжие могли пройти прямиком в церковь, Бекфорд подождал, пока «первый порыв радости» стихнет, и лишь тогда позволил себе созерцать здание. Изучив «изысканную композицию каждого отдельного украшения», чтобы объединить «точно рассчитанные пропорции и возвышенный общий эффект в единое целое у себя в голове», он «установил свой зонтик у границы моря и неторопливо созерцал длинную череду дворцов, портиков, башен, открытых взгляду со всех сторон и простирающихся далеко за горизонт…»

На острове только «пожилые поклонники старины, едва передвигая ноги, стремились к предмету своего поклонения», «гул и суета города» остались далеко, «и так я ел виноград, читал Метастазио ^[20], и никто не досаждал мне ни любезностью, ни любопытством». И только когда солнце стало сильно припекать, он наконец вошел — вероятно, изящной, размеренной походкой — в просторный неф. Здесь он полюбовался «мастерской конструкцией крыши» («сводчатой и пустой, как ореховая скорлупка», заметил Кориэт) «и легкостью ее арок». Затем его «взгляд естественно перешел на пол, мощеный белым и красным мрамором, отполированный и отражавший, как зеркало, уходящие вверх колонны».