Друзья въехали во дворик собора и поначалу ничего не заметили.
— Туда! — коротко скомандовал Арамис, первый увидевший распластанную на земле фигуру.
Это была Леди Карлайль. Платье на ней было разорвано. Она лежала с широко открытыми глазами и тяжело дышала.
Атос склонился над ней, а Портос, Арамис и д’Артаньян обошли всю прилегавшую к собору территорию, но никого не нашли. Мерзавцы, кто бы они ни были, совершив свое гнусное преступление, успели скрыться.
Атос бережно взял на руки несчастную и положил ее на круп своей лошади. Друзья помогли ему сесть в седло так, чтобы не побеспокоить Леди Карлайль, которая от пережитого потрясения лишилась чувств.
Примерно через четверть часа они подъехали к монастырю. Мушкетеры спешились, осторожно спустили остававшуюся без сознания женщину на землю, усадили на ступеньки, прислонив спиной к стене.
Атос склонился над Леди Карлайл, продолжая держать ее за руку.
— Пойдемте, Арман, сестры позаботятся о ней, — сказал Арамис, кладя руку на плечо друга.
— Здесь мы бессильны, — мрачно промолвил Портос.
Атос пристально посмотрел на друзей, в его глазах стояли слезы. Он устремил взгляд на д’Артаньяна.
— Теперь вы удовлетворены? — с горечью спросил он.
— Видит Бог, я не желал ей такой участи! — взволнованно воскликнул гасконец.
Раскат грома заглушил голоса. Из нависших над городом свинцовых туч пролились первые капли дождя. Они текли по лицу Атоса, смешиваясь с не успевшими еще высохнуть слезами. Наконец, он встал, нахлобучил на голову шляпу, надвинув ее почти на самые глаза, тяжело взгромоздился на лошадь. Мрачная кавалькада двинулась в сторону крепостной стены. Дождь усиливался.
Глава двенадцатая. Пикник на обочине, или Завтрак на траве
Войско Хмельницкого продолжало двигаться в направлении Замостья. На пути следования отдельные отряды совершали набеги на близлежащие города, собирая с них откуп. Наиболее дерзкие полковники делали глубокие рейды вглубь польской территории.
Люди гетмана смогли перехватить ряд писем, из которых следовало, что Вишневецкого нет и в Замостье, и что он отправился в Варшаву на сейм, который должен был избрать нового короля. Поистине, какой-то неуловимый мститель, был этот Вишневецкий.
Хмельницкий отправил вперед татар и передовой козацкий полк, с которыми передал письмо жителям Замостья. В нем он убеждал защитников города сдаться по-хорошему, заплатив выкуп, как ранее это сделал Львов. Командиру немецких наемников гетман предложил перейти на свою сторону.
Но замостяне не поддались на эти увещевания и решили оборонять крепость. Замостье было очень хорошо укреплено, запасов и оружия было вдоволь, людей тоже хватало. До прихода татар и козаков все предместья были уже сожжены, как ранее под Львовом. Перед Хмельницким опять встала дилемма — штурмовать ли город или взять его в длительную осаду.
Именно в таком состоянии застали козацко-татарское войско четыре мушкетера, нагнавшие его довольно быстро, так как Хмельницкий не спешил и по несколько дней делал остановки на пути следования.
Вскоре после прибытия в лагерь французов козаки предприняли дерзкий штурм города, закончившийся безрезультатно, но ставший причиной очень серьезных человеческих потерь. Поговаривали, что отдельные полковники обвиняли Хмельницкого в бездействии и пьянстве и, даже, чуть ли не в измене. Гетман, сделав вид, что уступает козацкой старшине, распорядился произвести на город атаку, назначив командирами наиболее ярых своих критиков. Штурм захлебнулся, и разговоры о необходимости решительных действий поутихли. Позже вещуны и ворожеи, которые неизменно находились в обозе Хмельницкого, разглядели в небесах дурные предзнаменования и категорически предостерегли от повторения подобных предприятий. К их словам прислушивались, так как накануне Пилявецкой битвы они предсказали успех. Поскольку кудесники делали пророчества только если им наливали меда или горилки, и в их возлияниях участвовал лично гетман, пьянство в лагере не прекращалось ни на день.
Как-то на одном из обедов, на который были приглашены и французы, гетман поинтересовался, что зарубежные гости думают об уровне подготовки козацкой армии. Мушкетеры решили отшутиться, но Хмельницкий настаивал, и тогда Арамис высказал более-менее общее мнение, что, несмотря на явные успехи, армия подготовлена плохо, что так сейчас никто не воюет, что дисциплина ужасная и тому подобное.
— Никто так не воюет, говорите? А как тогда я поляков бью? — Хмельницкий насупил брови и грозно посмотрел на Арамиса. Затем, однако, лицо его стало более приветливым, он пристально посмотрел на мушкетера. — Ваша правда, сударь — не все хорошо в армии. Подучиться не мешало бы. — Он обвел взглядом всех, кто находился за столом. — А кто научит? Может вы, господа французы, и научите?
Это было в высшей степени неожиданно для всех присутствовавших, в том числе и для четверки мушкетеров. Они, безусловно, обучались военному делу, участвовали в нескольких кампаниях, но не считали себя неоспоримыми авторитетами в этой области. Вместе с тем, отклонить предложение гетмана, которое, похоже, он сделал вполне серьезно, к тому же публично, было бы крайне невежливо.
— Мы готовы поделиться с солдатами гетмана всеми знаниями и навыками, которые доступны нам самим, — спокойно ответил за всех Атос, на которого в гробовой тишине и с некоторым ужасом взирали Портос, Арамис и д’Артаньян.
— Хорошо сказано! — воскликнул Хмельницкий, который любил меткое слово. — Выпьем за военное искусство! — сказал он, поднимаю свой кубок.
Все встали и дружно сдвинули кубки, после чего молча осушили их до дна — включая французов, которые к этому времени уже привыкли к огненному напитку под названием горилка.
— Ну, за искусство! — еле слышно сказал д’Артаньян, опуская свою порожнюю чашу на стол и уже привычно, совсем как местный житель, утирая усы рукавом.
* * *
— Что вы задумали, Арман? — набросился на Атоса д’Артаньян, когда мушкетеры оказались в своей палатке.
— Вы считаете, что мы должны были отказаться? Чтобы окончательно утратить доверие гетмана, которое и так не столь велико? Вы замечали, как косо на нас смотрят полковники? — Атос был спокоен, после трагических событий во Львове он постепенно возвращался к своему обычному состоянию.
— Но взять на себя смелость обучать целую армию — армию голодранцев, которые понятия не имеют, что такое дисциплина, для которых мы не являемся хоть каким-то авторитетом…
— Поэтому, друзья, у меня есть план, — все также спокойно произнес Атос.
— План? Интересно, что это еще за план? — встрепенулся Портос.
— Да, дорогой Арман, было бы неплохо узнать, в чем он состоит, — поддержал друга Арамис.
— Вы хотите знать, в чем состоит план? Разумеется, вы это узнаете — ведь в его реализации я очень рассчитываю на вас.