На д’Артаньяна легли заботы по организации осад и штурмов. Портос, единственный из всей четверки участник битвы при Рокруа, стал ответственным за подготовку пехоты. Арамису достались кавалерия и ведение ближнего боя, а Атос, в силу явных организаторских способностей, должен был осуществлять общее руководство.
Задача перед французами стояла не из легких. В лагере процветало пьянство, дисциплина была хуже некуда. Одни полки снимались с места, им на замену прибывали новые. Вместе с тем, как и предполагал Атос, недавняя авантюра в бастионе значительно повысила авторитет четырех друзей, и поэтому никто из козаков теперь не ставил под сомнение их право командовать.
— Анри, я не перестаю удивляться вашей виртуозной технике фехтования, — заметил как-то во время редкого отдыха д’Артаньян, обращаясь к Арамису.
— Вас это удивляет?
— Признаться, да. Вполне естественно, когда королевский мушкетер мастерски владеет шпагой, но то, чему я стал свидетелем как минимум дважды за время нашего знакомства… — д’Артаньян развел руками, не находя подходящих слов.
— Что ж, дорогой друг, благодарю вас. Не скрою, умение обращаться со шпагой всегда было для меня исключительно важным делом. Однако мне кажется, вы несколько преувеличиваете.
— Категорически с вами не соглашусь — поверьте, я ведь кое-что понимаю в этом! — воскликнул гасконец.
Арамис промолчал, склонив голову в легком поклоне, означающем глубокую признательность.
— Хотите, я расскажу вам свою историю, — сказал он после короткой паузы.
— Буду вам весьма признателен, — с энтузиазмом отозвался д’Артаньян.
— Тогда слушайте. — Арамис напустил на себя серьезность, от его меланхоличности не осталось ни следа. — Мой отец был мушкетером, а потому я не мыслил для себя другой карьеры кроме военной. В 1639 году я прибыл в Париж, мне было девятнадцать лет, с первых же мгновений столичная жизнь закружила меня в своем вихре.
— О, как мне это знакомо! — не удержался д’Артаньян. — Однако простите меня, что я прервал вас, прошу вас, продолжайте!
— Рад, что вы меня хорошо понимаете. Так вот, я осваивал азы военного мастерства вместе с другими кадетами и, признаться, делал это спустя рукава, с нетерпением ожидая, когда время обучения закончится, и я получу заветный мушкетерский плащ. В свободное от муштры время я, как и многие мои сверстники, шатался по кабакам, волочился за женщинами, в общем, вел обычный для молодого повесы образ жизни.
Гасконец, улыбнувшись, понимающе закивал, но на этот раз не решился прерывать рассказ. Арамис, тем временем, продолжал:
— Но были в той моей жизни и более благопристойные занятия. Благодаря связям отца я был принят в солидных домах. Особенно частым гостем я стал в доме… впрочем, я не хотел бы называть имя хозяина дома, и сейчас вы поймете, почему. Дочь этого человека, который, поверьте мне, занимал не последнюю должность в государстве, была само совершенство. И я без памяти влюбился.
Было видно, что Арамис разволновался от нахлынувших на него воспоминаний. Через мгновение он овладел собой и, немного виновато улыбнувшись, возобновил повествование:
— Как оказалось, у девушки был жених, довольно известный в то время скандалист и дуэлянт, обладатель обширных имений и титулов. По понятным причинам его имя я также не стану называть. Но о его существовании я поначалу даже не догадывался — да и было ли мне, влюбленному юнцу, до этого дело. В то время, когда я появился в том доме…, — в этот момент голос Арамиса слегка дрогнул, — этот человек вместе с нашей доблестной армией находился на полях сражения. Но однажды он, окруженный славой и почетом, вернулся. И, разумеется, поспешил в дом своей невесты, где, к глубокому своему удивлению, встретил меня. Нет, конечно, никто тогда не рассматривал меня в качестве достойной партии для указанной молодой особы, но, сами понимаете, когда в доме вашей невесты в ваше отсутствие появляется мужчина… Впрочем, наше знакомство прошло довольно мирно, мы были представлены друг другу, пожали руки… Меня попросили прочитать стихи, и я с радостью согласился. Я и сейчас иногда сочиняю, а тогда…
Д’Артаньян молча кивнул, закручивая ус. Он помнил экспромт, который Арамис декламировал во Львове.
— Не стану утомлять вас подробностями, дорогой друг. Когда мы остались наедине, этот человек, который был меня лет на десять старше, сказал, что если еще хоть раз увидит меня в этом доме, он поколотит меня как последнего лавочника и прикажет слугам вышвырнуть меня на улицу. Говорил он со мной с таким превосходством, с таким презрением, что я боялся вымолвить слово в ответ. Сразу же после нашего разговора, который правильней было бы назвать монологом, я ретировался, даже не попрощавшись с хозяевами, столь велик был мой стыд. С тех пор в том доме я не бывал ни разу… Вот такая история, Шарль, — с грустью произнес Арамис.
— Мне кажется, что это не вся история? — Д’Артаньян с любопытством посмотрел на друга.
— Вы абсолютно правы, — глаза Арамиса сверкнули задорным огоньком. — Я дворянин, к тому же беарнец. И, раз уж я решил стать мушкетером, я не мог себе позволить быть трусом. А тогда, в том доме, я поступил как самый настоящий трус. Так вот, после этого я стал более ответственно относиться к занятиям в военной академии, но и этого мне было мало. Я нанял одного из лучших учителей фехтования в Париже, все деньги, которые мне давал отец, я тратил на занятия, позабыв о развлечениях.
Арамис снял шляпу и отер пот со лба. Похоже, его снова охватило волнение. Но, как и раньше, он довольно быстро с ним справился.
— Прошел год. Я получил вожделенный плащ мушкетера. Мои уроки фехтования также подошли к концу. Мой учитель расхваливал меня на все лады, но я трезво оценивал свои возможности, особенно, учитывая полное отсутствие какого-либо боевого опыта. От своих знакомых я узнал, что мой обидчик находится в Париже. Найти его не представляло труда, куда сложнее было застать его одного. Но вскоре такая возможность мне представилась. Я окликнул его, он меня, естественно, не узнал. Тогда я вкратце напомнил нашу последнюю встречу. Он спросил меня, чего я хочу, в нем вновь взыграла гордыня, и он, как и год назад, опять пригрозил меня поколотить. Я предложил другой вариант — дуэль на шпагах. Это его сильно развеселило — не удивительно, так как он слыл одним из лучших фехтовальщиков Франции, к тому же был задирой и драчуном. Тем не менее, я настаивал. Мы нашли укромное место, где нас никто не мог потревожить. Поверьте, д’Артаньян, мне было страшно так же, как и в доме моей возлюбленной, но решительность пересиливала многократно. Мы обнажили шпаги, я действовал в точном соответствии с инструкциями, которые мне давал мой учитель. И в какой-то момент я начал осознавать, что фехтую лучше своего противника. Это придало уверенности, я полностью успокоился, тогда как соперник, раздосадованный тем, что не может справиться с каким-то писакой-юнцом, стал совершать ошибку за ошибкой. Не прошло и нескольких минут, как я …
— Вы убили его? — воскликнул д’Артаньян.
— Нет, мой друг. Я не стал его убивать, хотя мог бы это сделать с легкостью. Я лишь разоружил его одним из тех приемов, которым обучил меня учитель. Затем, приставив шпагу к горлу своего обидчика, я потребовал от него извинений. Он извинился. После этого я произнес тираду, которую готовил со времени первой нашей встречи, и в ней, как помнится, укорил его за надменность, заметив, что не стоит унижать других, поскольку однажды можно оказаться униженным самому. В общем, полнейшая чушь, свойственная молодости, которая в юные годы кажется чуть ли ни откровением.