Оппозиция, зная об успехах английской революции, чувствовала собственную силу. Однако Мазарини также не собирался сдаваться. Особые надежды он возлагал на армию, которая завершив победоносную войну, возвращалась в Париж.
В августе 1648 года по приказу Анны Австрийской были арестованы советник большой палаты парламента Бруссель и президент апелляционной палаты Бланмениль. Парижане ответили на это возведением более тысячи баррикад по всему городу. Улицы Парижа перекрыли цепями. Пале-Рояль оказался в осаде.
Королеве пришлось освободить пленников. Ликующая толпа на руках внесла выпущенного на волю Брусселя во Дворец правосудия. Во Франции началась Фронда.
Вскоре Мазарини, королева и юный король покинули Париж, перебравшись в Рюэль, что неподалеку от столицы, где в своем замке их приютила племянница кардинала Ришелье герцогиня д’Эгийон. Именно там произошла встреча Анны Австрийской с принцем Конде, во время которой герой битв при Рокруа и Лансе заявил о поддержке правительства. «Я не потерплю, чтобы чернь управляла государством. Меня зовут Луи де Бурбон», — заявил Конде. Впрочем, не менее существенной причиной такого решения были щедрые посулы королевы.
Вернувшаяся с полей войны армия принца взяла в осаду взбунтовавшийся Париж…
Длившаяся тридцать лет война закончилась, и к кардиналу Мазарини снова стали возвращаться тревожные мысли, связанные с усилением Швеции. Вспомнил он и о том, что в далекой Речи Посполитой по его поручению находится дворянин по имени д’Артаньян.
* * *
В то время как гасконец и три его друга, улизнувшие из-под самого носа поляков, двигались на восток, козаки Хмельницкого, окрыленные успехами под Желтыми Водами и Корсунью, устремлялись все дальше на запад.
Эти победы стали той необходимой искрой, от которой возгорелось пламя народного восстания. Еще недавно покорные и запуганные крестьяне теперь в праведном гневе разоряли и жгли имения своих ненавистных хозяев. Шляхта, опасаясь расправы, бежала за Днепр, а то и за Вислу — подальше от Украины и ее народного гнева. Сопротивляться пытались немногие, и в жестокости они не уступали козакам и поднявшим голову селянам. Как сказано в анонимной хронике тех лет, «в этой бойне козаки и вельможи соперничали в зверстве».
Хмельницкий отправил в Подолье и на Волынь Кривоноса, чьи полки вступили в ожесточенные бои с армией грозного и беспощадного князя Вешневецкого.
Наследник могущественного волынского литовско-украинского рода Вишневецких, Еремия (Ярема) Михаил Корибут Вишневецкий был хозяином огромных владений по всей Украине, большая часть которых находилась на Левобережье Днепра, а также солидного состояния, что делало его одним из самых богатых вельмож польского королевства.
Образование Иеремия Вешневецкий получал в иезуитском коллегиуме во Львове, где в свое время постигал науку и его лютый враг Богдан Хмельницкий. При этом в отличие от Хмельницкого Вишневецкий предал православие и перешел в католическую веру, которую активно продвигал на подвластных ему территориях.
С началом восстания в Украине Вишневецкий не стал сидеть, сложа руки. Собрав большое войско — а он, в случае необходимости, мог выставить до 20 тысяч вооруженных людей — Ярема двинулся через Днепр, на запад. Но переправиться на правый берег его армия смогла лишь возле Чернигова, так как ниже по течению никакой возможности это сделать не было.
Пройдя по болотистому Полесью, его войско оказалось на Волыни. Здесь Вишневецкий учинил расправу над жителями принадлежавшего ему Немирова, за то, что они осмелились принять сторону восставших. Сделано это было с такой жестокостью, что в ужас, наверное, пришли бы самые безжалостные палачи.
Козаки же, тем временем, взяли штурмом и разграбили хорошо укрепленный город Полонное. Следом за ним пали Чуднов, Бердичев, Острог, Любар, Острополь, Лабунь.
Вскоре произошли и первые столкновения между двумя армиями. Возобновившиеся боевые действия нарушили шаткое перемирие. «Партия мира» в Варшаве винила во всем Вишневецкого, а Хмельницкий утверждал, что не давал Кривоносу приказаний разрушать и грабить города.
Таким образом, война, на которую Портос уже несколько раз намекал д’Артаньяну, началась. В июле Хмельницкий, наконец, покинул свою ставку в Чигирине, известил о готовящемся походе татар и двинулся на соединение с передовыми отрядами на запад.
* * *
Вернемся же теперь к нашим французам, которых мы оставили недалеко от Подгорцев, что лежали на восток от Львова еще дальше, чем Глиняны. Мушкетеры понятия не имели, куда им ехать и где искать Хмельницкого. Но они знали точно, что им не стоит соваться в Збараж, где, по словам князя Конецпольского, как мы помним, расквартировал свою армию зловещий Ярема Вишневецкий.
Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян оставались в европейском платье — это было даже в чем-то безопаснее, чем если бы они заявились в украинский город или село в польском убранстве. Впрочем, они старались как можно реже попадаться на глаза кому бы то ни было, передвигаясь в основном ночью по самым глухим лесным дорогам. Принимаемые ими меры предосторожности были еще более серьезными, чем те, к которым прибегал д’Артаньян до их судьбоносной встречи.
— Интересно, как долго мы еще будет так блуждать по лесам в поисках этого загадочного Хмельницкого? А может это просто-напросто фантом, и его на самом деле не существует? — проворчал Портос во время одного из привалов на лесной опушке, жадно поедая скудные припасы, которыми мушкетерам удалось разжиться во время пути.
— Этого не знает никто кроме Господа Бога! — отозвался Арамис, глядя на ломоть черного хлеба с такой нежностью, как если бы в руках у него был свиной окорок.
— Все говорит о том, что выбранное нами направление — верное. По крайней мере, местные жители только и твердят о его приближении, — сказал д’Артаньян. Его пушистые усы стали белыми от выпитого им только что свежего молока. — Поэтому, дорогой Исаак, фантом это, или нет, думаю, рано или поздно мы его встретим.
— И пока можно не бояться, что нас настигнет польская армия, так как, если судить по тем же местным жителям, ее нигде близко нет, — присоединился к разговору Атос, подбросив несколько сухих веток в костер.
Мушкетеры некоторое время ели молча. Затем д’Артаньян произнес:
— Скажите, дорогой Атос, почему вы, когда нас остановил караул на выезде из замка, дали полякам слово офицера? Вы ведь прекрасно понимали, что будете вынуждены нарушить его?
Атос задумчиво посмотрел на друга, улыбка тронула его губы.
— A la guerre comme a la guerre
[8], мой друг, — сказал он. — К тому же, я никогда не имел офицерского чина. А то, что князь Александр меня так называл и представлял своим подчиненным, — всего лишь его прихоть.
— Похоже, вы немного жалеете, что вам пришлось покинуть замок князя Конецпольского? — произнес д’Артаньян после короткой паузы.