Черновик человека - читать онлайн книгу. Автор: Мария Рыбакова cтр.№ 37

Подожди хотя бы, пока мы из машины выйдем.

Какая разница? Весь салон дымом пропах, моя сигарета роли не сыграет. Не делай такое лицо, Эрик. От моего дыма у тебя рак не начнется. Хорошо, я окно приоткрою. Вот, видишь, я дым из окна выдуваю, успокойся. Ты меня переживешь.

Да я не боюсь, просто не люблю. А знаешь, кто нас всех переживет? Левченко. Он бессмертный.

Как Кощей!

Как бог.

Ну, не знаю. Думаю, смерть его в игле, а игла в яйце, а яйцо в утке, а утка в зайце, а заяц в ларце, а ларец на дубе, а дуб на острове. И придет на остров добрый молодец Эрик Одесситович…

С красной девицей Светланой из Приморского…

И сорвут они ларец, и зарежут зайца, и свернут шею утке, и вспорют ей брюхо, и разобьют яйцо, и сломают иглу, и Левченко упадет на землю в судорогах, а они будут смеяться. И читать стихи про зверей.

Света, тебе кто-нибудь говорил, что у тебя черный юмор?

Нет, никто не говорил. А как тебе мой наряд?

Отличный. Мне матроска очень нравится. Ты похожа на юнгу.

В детстве я тоже матроску носила. У меня были короткие волосы, брючки и матроска. Меня часто за мальчика принимали. Иногда подходили и спрашивали: мальчик, как тебя зовут? Я тогда говорила: Сева. Сева Лукин. А где твои родители, Сева? Я тогда говорила: я сирота, можно я буду у вас жить? А они…

Свет, пойдем уже. Начнется скоро. Вот билеты. Можно я их тебе в сумочку положу?

Нет, стой, не смей трогать! Не открывай мою сумку.

Да что ты? Не трогаю я. На, положи сама.

Эрик, женщины очень не любят, когда к ним в сумочку без разрешения лезут. Прости, я не хотела тебя обидеть. Я тебя вообще ни разу не хотела обидеть. Думаю, ты догадываешься.

Да, Света, я знаю. Это ты меня прости, что так получилось. Но кричать на меня не стоило. Я тебе не слуга, Света. Я такой же человек, как ты. Ладно, пойдем уже внутрь, а?

Перед входом за пластмассовым столиком сидит дама. Эрик здоровается с ней и говорит: Эрик Смирнов, два билета. Смирна? – переспрашивает дама. Как город? Нет, похоже, но к городу не имеет отношения, отвечает Эрик и улыбается по своей привычке во весь рот, просто у меня фамилия такая: Смирнов. Какая хорошая фамилия! Дама протягивает два билета и улыбается Эрику и Свете. Надеюсь, она не назовет меня миссис Смирнов, думает Света, нет, побоится, они все здесь боятся сделать ошибку и кого-нибудь обидеть. Спасибо, говорит Эрик, спасибо, говорит Света, вам спасибо, что пришли, говорит дама.

Пойдем, поближе сядем, смотри, уже сколько народа, билеты без мест, да, вот сюда, например, в четвертый ряд, как раз два места рядом, отсюда будет хорошо видно, прямо по центру, и слышно тоже будет хорошо, хотя вообще в этом зале, говорят, отличная акустика, слышно все и отовсюду. А все-таки ценят русскую культуру в Америке, зал полон, ничего не скажешь, не померкла слава русского поэта. Так, папку со стишками я взял? Взял. А ты, Света, сумочку в машине не оставила? Где она? Под ногами? Очень хорошо, а то, знаешь, опасно сумки в машине оставлять, могут окно разбить и вытащить. Он, значит, будет после выступления книги подписывать, тогда мы к нему и подойдем. Ой, слушай, а где букет? Мы его в машине забыли. Успеем обратно сбегать? Нет? Слушай, Света, я за Левченко так волнуюсь, как будто сам должен выступать.

Когда Георгий Иванович за полчаса до выступления выглядывал из-за кулис, в зале было всего человек пять. Сколько еще придут, думал он, ну десять ну, двадцать. Здесь у нас выступал Салман Рушди, сказала переводчица. На него-то, наверное, валом валили, а на меня – пяток-другой любителей поэзии. И буду я одинокий голос в большом гулком зале. Нет-нет, придут. Я знаю, что придут, меня не забыли, я всегда собирал стадионы и концертные залы и сейчас соберу, что бы ни случилось. Просто надо подождать, не выглядывать несколько минут, отвлечься на разговор. Рядом стоял заслуженный профессор литературы, автор книг о современной поэзии, умевший говорить по-русски и говоривший со вкусом, смаком (злые языки поговаривали, что никогда бы он так хорошо не заговорил, не профинансируй его обучение ЦРУ). Профессор рассказывал о своей прошлогодней поездке в Москву, о встречах с молодыми поэтами… они подают такие надежды, говорил он. …А что вы думаете о концептуализме, Георгий Иванович – можно вас называть Джорджи? – по-моему, это блестяще, то, что сейчас происходит в русском поэтическом мире, я могу найти параллели с американскими стихотворцами, вот, например…

Георгий Иванович не выдержал и выглянул опять. Зал наполнялся. Уже четыре первых ряда были заняты, и в глубине зала там и сям виднелись пары, любители сидеть далеко от сцены. Через двери тек ручеек людей, тоненький ручеек, не толпа еще, но ручеек ни на минуту не прерывался. Может, заполнят? Может, будет аншлаг? Сердце быстро-быстро забилось, как бывало в молодости перед выступлениями, а сильнее всего билось оно перед самым первым выступлением в заводском доме культуры, ему было тогда восемнадцать, и у него не было костюма, пришел в отцовском.

Вот уже половина мест заполнилась, а народ все приходит. Переводчица говорит: мы немного подождем, начнем попозже, пусть все зайдут, а то зрители пока в саду толпятся. В саду, значит, еще люди есть. Заходите, люди, я жду вас, думал Георгий Иванович. Две трети мест теперь заняты. Помнят его еще, помнят. Даже на чужой сторонушке, за океаном. Был такой поэт, Георгий Иванович Левченко, и есть, и долго еще будет. Жив еще, жив, жив, курилка.

Он повернулся к переводчице. Она подняла густые брови, раскрыла все лицо в наивном восторге, который часто случался у западных интеллектуалов и всегда немного настораживал Левченко. Что, Георгий Иванович, ну не прекрасно ли! Смотрите, как публика валом валит. Значит, будем и новое читать? Как хорошо мы с вами сегодня за завтраком потрудились, закончили поэму. Никогда так быстро не переводила. Знаете, я после вашего отъезда наш черновик переработаю в настоящий поэтический перевод. У нас теперь есть свой журнал, где только переводы публикуются. Они будут счастливы что-нибудь ваше получить. Скажите, а завтрак вам понравился? Извините, я забыла спросить. Считается, что в этой гостинице подают отличный завтрак. Да, сказал профессор, когда приезжал Салман Рушди, мы его тоже селили в этой гостинице, и он очень хвалил мне завтрак, так что мы подумали, что и вам там будет…

Георгий Иванович выглядывал из-за кулис и понимал, что зал будет заполнен до отказа, что публики набьется столько же, сколько прибегало на выступления его молодости. И счастливое сердце екало.

Зал был полон. Зал было плохо видно из-за света прожекторов, но зал был полон. Как во сне Георгий Иванович вышел на сцену, как во сне поклонился, лица затрепетали в темноте зала, зал захлопал, заверещал, и как во сне Георгий Иванович слушал голос профессора, который (зачем, зачем? меня тут все знают) рассказывал залу о Левченко.

…Мне выпала огромная честь представлять вам знаменитого русского поэта Георгия Левченко. Левченко, по словам критика (шур-шур-шур) и поэта (шур-шур-шур), величайший русский поэт двадцатого века. Думаю, не будет преувеличением сказать, что уже много лет Георгий Левченко упоминается как один из претендентов на Нобелевскую премию по литературе. Это, может быть, единственная литературная премия, которую он еще не успел получить, будучи лауреатом премий (шур-шур-шур), дважды лауреатом премий (шур-шур-шур), почетным гражданином (шур-шур-шур, шур-шур и шур-шур). Да что там говорить о наградах! Самая лучшая награда поэту – это любовь читающей публики. По опросам последних лет Левченко всегда лидирует в списке любимых поэтов россиян. Любим он, однако, не только в России, но и за ее пределами. Почти единогласно Георгий Левченко был избран в Американскую академию наук и искусств, во Франции он сделан кавалером ордена Почетного легиона, в Италии он входит в жюри самой престижной поэтической премии – мне понадобилось бы еще сорок минут, чтобы перечислить все знаки почета, которые мир с благодарностью продолжает вручать Георгию Левченко в течение последних сорока лет.