Мои южные ночи (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Владимировна Покровская cтр.№ 52

– Это кто тебе нужен? Костя? Глухой капитан? Так я знаю его. Пойдем провожу, красавица!

И приосанившись, этот едва стоящий от дряхлости на ногах призрак былого века повел меня вниз по улице, все пытаясь игриво ухватить под локоток.

– Вот он, семнадцатый дом, – наконец прошамкал дед, указав мне на маленький домишко, очень отличавшийся от встреченных мне до сих пор зданий.

По общему облику этого жилища, скромному, неброскому, как-то сразу было понятно, что тут обосновался иноземец. Распрощавшись с никак не желавшим выпускать меня дедом и отчаянно вцепившись в тонкий ремешок собственной сумки, я на подкашивающихся ногах подошла к калитке. В последнюю секунду мне стало вдруг страшно постучать, взяться за ручку. В груди всколыхнулась паника – казалось, если меня опять постигнет неудача, это убьет меня, я уже не смогу больше подняться и снова начать поиски. С колотящимся сердцем, почти не слыша ничего из-за звона в ушах, я осторожно толкнула калитку. Она, сухо скрипнув, приоткрылась, и тут…

В первую секунду мне показалось, что я все же сошла с ума. Что несчастья, обрушившиеся на меня за последний год, подкосили мой рассудок. Или, может, это местное хулиганистое солнце играло со мной злые шутки, дурманя, слепя, заставляя видеть желанный мираж. Но, что бы там ни было, глаза мои сейчас смотрели на Буню. На мою Буню! Повзрослевшую, возмужавшую, утратившую детскую неуклюжесть и пухлость, сильную, многое пережившую. Я глядела на лежавшую в солнечном пятне крупную матерую собаку и видела того любопытного несмышленыша, которого однажды привезла домой, укрыв полой собственного пальто. Ту отважную и задиристую девчонку, что всюду совала свой нос, проказничала, бухтела и без устали исследовала мир на разъезжающихся лапах.

– Буня, – хотела позвать я, но голос внезапно изменил мне, и из груди вырвался только сдавленный сип: – Бунюшка! Девочка моя! Буня!

А дальше все случилось мгновенно. Я не успела даже осознать происходящее, опамятоваться, как-то подготовиться. Меня просто снесло стремительной мохнатой волной, смерчем, ураганом, состоящим из лап, глаз, ушей и собачьей шерсти. В голове у меня все смешалось, окружающий мир просто перестал существовать. Я не чувствовала, как опрокинулась на землю, не слышала ничего, кроме хрипловатого визга, скулежа и воплей восторга, несущихся мне в ухо. Буня, любимая моя, моя взрослая, моя отважная Буня, обнимала меня, целовала, вылизывая языком щеки, глаза и виски, с ума сходила от бешеной болезненной радости, видимо, не в силах поверить до конца, что наша разлука с ней закончилась.

Я и сама сжимала ее руками до боли, все еще боясь, что она исчезнет, что я проснусь посреди ночи в своей комнате и наше воссоединение окажется сном. От моей девочки уже пахло не молоком и медом, а взрослой овчаркой, другом, товарищем и бойцом. Я целовала ее в морду, чувствовала, как колотится в ее мохнатой груди храброе, преданное сердце, и всхлипывала. Словно все то горе, которое снежным комом засело у меня внутри больше года назад, теперь таяло, струясь слезами по щекам.

– Бунюшка, родная моя, любимая, – бормотала я, не в силах от нее оторваться. – Ты прости меня, дуру, что оставила тебя, что не уберегла. Как же я измучилась без тебя. Я больше никому тебя не отдам, радость моя! Мы всегда будем вместе.

И мне казалось, будто Буня отвечала мне:

– Это ты меня прости. Ведь это я по глупости допустила, чтобы нас разлучили. А обещала быть рядом и защищать от любой беды. И не надо этой соленой воды на щеках. Ведь мы нашли друг друга. И теперь уже ничто нас не разлучит.

Мы с Буней все никак не могли оторваться друг от друга, обнимались, ласкались, как будто пытаясь восполнить все те дни, когда были в разлуке. Заново изучали друг друга, делились болью и радостью. Вылизав мне все лицо, Буня вдруг положила свои теперь уже тяжелые мощные лапы мне на шею, повисла, словно забыв, что она уже не мелкий щенок, и вдруг завыла, заголосила – низко, страшно, как сломленный диким горем человек. Ни разу в жизни я не слышала ничего надрывнее и отчаяннее этого крика сильной, бесстрашной и многое пережившей живой души.

– Буня моя! – всхлипнула я, обнимая ее, прижимая к себе.

И в эту самую секунду из дома выскочил человек в простых голубых джинсах и белой майке, сжимая в руках ружье. Должно быть, хозяин дома, услышав с улицы эти жуткие звуки, решил, что к нему во двор ворвались бандиты. Резко затормозив, он с изумлением уставился на нас, будто бы не веря своим глазам, и медленно опустил оружие.

Нужно было, конечно, объясниться, назваться, как-то растолковать ошалевшему от такой картины капитану Виноградову, кто я такая. Но мы с Буней все никак не могли оторваться друг от друга после долгой разлуки. Наконец мне все же удалось унять мою соскучившуюся девочку, я, смущенно отряхиваясь, поднялась с земли и шагнула к хозяину дома.

– Я… я никогда ее такой не видел, – пробормотал он, переводя ошеломленный взгляд с меня на собаку.

Буня пританцовывала рядом, терлась об меня, норовила лизнуть куда дотянется.

– Кто вы?

– Извините, – протягивая ему руку, начала я. – Простите ради бога. Вы, наверное, считаете, что к вам какая-то юродивая забрела. Но я сейчас все расскажу.

Константин слушал меня молча. По его лицу – простому неброскому лицу сильного и много повидавшего человека – было почти непонятно, какие эмоции вызывает у него моя история. Лишь изредка я замечала, как тяжелеет его подбородок, как начинают играть на скулах желваки, как сходятся над переносицей пшеничные брови.

Наконец, дослушав меня, он коротко кивнул и сказал:

– Пойдемте, присядете с дороги. В ногах правды нет.

Мы с капитаном расположились во дворе за грубо сколоченным столом. Он вынес из дома нехитрую снедь: лепешки, вяленое мясо, овощи. Я же, внезапно ослабев от эмоций, бессильно опустилась на лавку и теперь могла только негромко отвечать на вопросы. Впрочем, увидев, как капитан напряженно хмурится и склоняется ко мне, я сразу же вспомнила о его ранении и стала говорить громче.

– Значит, это Федюня дал вам мой адрес? – спросил капитан Виноградов.

Он почему-то сразу понравился мне, хотя вид имел хмурый и нелюдимый. Высокий, крепкий, коренастый, со светлыми, с россыпью ранней седины волосами и простым, спокойным лицом. По всему: по взгляду его, по повадкам, по тому, как смотрела на него моя Буня, – видно было, что он искренне привязался к моей собаке, и, наверное, поэтому я сразу прониклась к нему симпатией. А может, почувствовала в нем родственную душу. Отчего-то, несмотря на то, что я видела его впервые, мне казалось, что этот глуховатый капитан близок мне и понятен, как никто другой. Я словно бы всей кожей чувствовала его одиночество, замкнутость, силу – и в то же время некую тщательно скрытую глубинную доброту и правду. Ведь только человек, обладающий такими качествами, мог взять к себе увечную собаку, выходить ее, отогреть. Не зря Федюня говорил мне, что я чужая в том мире, где мне приходится жить. В той московской круговерти мне давно уже было неуютно. А трагедия, случившаяся с моими коллегами, заставила меня задуматься о том, что же для меня на самом деле важно. И почему, зная это, самое важное, я трачу свою жизнь – быстротечную, способную оборваться в любой момент – на что-то пустое, суетное, мелкое. Здесь же, во дворе этого простого дома, в тени раскидистой чинары, рядом с этим замкнутым немногословным человеком, я отчего-то сразу почувствовала себя на месте. Как будто бы скитания мои наконец подошли к концу и я нашла то, что так долго искала.