В течение последующих четырех дней он с рассвета сидел в засаде и каждый раз наблюдал, как племянник в шесть утра выходит из дому чисто одетым, обходит свои силки и быстрым шагом направляется в сторону дороги, ведущей в Обань… И все эти четыре дня во второй половине дня Уголен не переставал говорить сам с собой…
Однако часам к семи, когда Делия отправилась восвояси, старик был приятно удивлен: «придурок» выпустил из рук мотыгу, бросился на колени и стал посылать поцелуи в сторону Обани. На лице Лу-Папе заиграла улыбка, он встряхнул головой. Уголен уселся на большой камень у оливы и подпер лоб кулаками, приняв позу мыслителя; тут уж Лу-Папе, не скрываясь, спустился к нему. «Мыслитель» даже не слышал, как он к нему подошел, настолько был погружен в свои думы, а о появлении дядюшки узнал только благодаря выросшей перед ним в лучах заходящего солнца тени.
Он резко поднял голову, словно вдруг пробудившись ото сна. Лу-Папе серьезно взглянул на него и просто спросил:
– Кто это?
– Это я, – глупо ответил ошеломленный Уголен, поднимаясь с камня.
– Да, это ты. Ты плетешь мне уже месяц всякие небылицы, а сам превращаешься в придурка. Но я спрашиваю о другом: эта женщина, кто она?
– Эта женщина? Какая женщина? – пролепетал Уголен.
– Та, ради которой ты ходишь каждое утро в Обань!
– Я не хожу в Обань, – отвечал Уголен.
– А куда же ты ходишь?
Но Уголен не ответил. Он уставился в землю и так сильно сжал кулаки, что хрустнули суставы.
– Я слежу за тобой три дня. Да, я имею право, потому что отвечаю за тебя. Ты выходишь в шесть утра. Осматриваешь ловушки, собирая добычу, и отдаешь ее кому-то, потому что домой ты ничего не приносишь. Я не мог следовать за тобой по пятам, потому как у меня болят ноги, но знаю: ты ходишь в сторону Обани или Роквер… А после полудня, оставшись один, говоришь сам с собой, жестикулируешь, молишься, посылаешь поцелуи. Кто она?
Уголен упорно молчал.
– Я же не упрекаю тебя, влюбляйся себе на здоровье, – снова начал старик, – хотя и считаю, что ты перебарщиваешь и берешься за дело не так, как надо. Но это должно было когда-нибудь случиться, а когда это случается поздно, бывает, что сильно забирает. Но, в общем, это естественно. Упрекаю же я тебя за то, что ты таишься от меня…
Уголен делал всякого рода ужимки, но молчал.
– Не хочешь сказать, значит это что-то не совсем пристойное. Или она замужем?
При этих словах Уголен залился сумасшедшим хохотом, затопал ногами и закричал:
– Ну да! Вот именно! Она замужем за лембером! Ха-ха-ха!
Он бросился в дом, закрыл дверь и дважды повернул ключ в замке. На лице Лу-Папе было написано изумление.
– Дело дрянь, да, дрянь, – с большим беспокойством прошептал он и поспешил к дому.
– Открывай, болван! – застучал он палкой в дверь.
– Нет, не открою, но, если хочешь, можем поговорить через дверь.
– Почему?
– Потому что, если я тебя не буду видеть, может, и скажу кое-что.
Лу-Папе подумал и постановил:
– Ты такой же придурок, как и твой покойный отец. Погоди, принесу стул, нога болит.
– Стульев нет, можешь взять в конюшне пустой ящик.
Лу-Папе уселся на пустой ящик напротив двери, оперся на палку, сложив руки на набалдашнике.
– Что ты мне хочешь сказать?
– Я ничего тебе говорить не хочу, это ты выпытываешь у меня. Так что задавай свои вопросы.
– Хорошо, для начала объясни мне, почему ты упомянул лембера? Это меня беспокоит более всего.
– Да так, смеха ради… есть тут один здоровенный лембер, и, когда она его зовет, он приползает и пьет молоко у ее ног.
– Ты видел это на ярмарке?
– Нет, в холмах.
– Значит, из-за того, что она умеет вызывать лембера, ты спятил?
– Нет, нет, но это возбуждает мое любопытство.
– Мое тоже. Это доказывает, что ты так же глуп, как какой-нибудь лембер. А дальше?
– Дальше чего?
– Ну давай говори, кто она!
– Нет, я тебе не скажу, – помолчав, твердо отвечал Уголен.
– Скажи хотя бы, она из города?
– О нет! Совсем наоборот.
– Тем лучше. Я ее знаю?
– Как будто нет.
– Почему «как будто»?
– Послушай, Папе, не задавай мне таких вопросов, ты слишком хитрый, и в два счета поймешь, кто это, так что я даже и не замечу.
– Значит, я ее знаю?
– Вот видишь? Видишь? Ты знаешь, что я не хочу тебе говорить, кто это, но задаешь всякие жандармские вопросы. Нет, не скажу, и всё тут!
– Но почему?
– Потому что это мой секрет. Мой первый любовный секрет. Вот я и храню его.
– Хорошо, хорошо. Храни его пока. Это с ней ты встречаешься по утрам?
– Да, но она об этом не догадывается.
– Если будешь отвечать загадками, не стоит продолжать. Прощай. – Лу-Папе поднялся.
– Нет, Папе, не уходи. Мне нравится говорить с тобой о ней.
– Мне это неинтересно, поскольку я не знаю, кто это!
– Зато я знаю. Вот почему мне нравится.
Лу-Папе пожал плечами, снова опустился на ящик и спросил:
– Как же она приходит на свидания с тобой, если, как ты говоришь, она о них не догадывается?
– Послушай: я знаю, где она бывает по утрам, и прихожу туда каждое утро. Смотрю на нее издалека. Это правда.
– А к чему тебе это? – подумав, спросил Лу-Папе.
– Для меня это удовольствие. Каждое утро, когда я вижу ее, это лучшие минуты моей жизни…
– Ай-ай-ай! Ну, это скоро пройдет!
– О нет! Это не пройдет! Никогда! Напротив! Будет только сильнее с каждым разом!
Лу-Папе размышлял, набивая трубку.
– Ты ушел? – задал Уголен дурацкий вопрос.
– Нет, набиваю трубку. Так ты что, и жениться на ней не прочь?
– О да! Но думаю, она не захочет.
– Почему?
– Потому что она красивая, а я безобразный.
– Это ничего не значит. Некоторые женились на мадоннах, а были страхолюдины почище тебя. Но поговорим серьезно. Есть ли у нее состояние?
– О нет! Так, есть кое-что по мелочи, но не бог весть что.
– В таком случае ей нелегко будет найти мужа. А как насчет здоровья?
– С этим полный порядок. У нее небольшие, но хорошо развитые мускулы. Но пойми, это не кобыла! Нет! А для женщины она сильная и вся как наливное яблочко!