Федор (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Борис Споров cтр.№ 60

– Вот ты нередко говоришь о добре и зле, что, мол, даже на зло не надо отвечать злом, ну, как там у Толстого: в ухо врежут, другое подставляй, что по природе своей люди должны любить друг друга. Так?

– Допустим, так.

– Еще ты говорил, что ни доброе, ни злое бесследно не исчезает – это энергия, а энергия лишь видоизменяется – и что если человек тебе поверил, доверился, то за него хотя бы перед своей совестью ты уже в ответе. Так?

– Ну, допустим, и это так.

И следовал незамедлительный бросок крючка, бросок аркана – бросок бельевой веревки на шею.

– А Фрида! Она доверилась тебе или ты ей? Только ф-фук – и нету, и никакой ответственности. Или энергия исчезает – когда это надо?

– Ух, злая Марья… Не передергивай только по части энергии – кому-то ведь придется и расхлебываться… А в общем, я тебе уже говорил, что Фрида понимала, что без нее, без ее помощи я не вытянул бы – я был болен, нервно истощен… Она решилась. Но она, видимо, не была счастлива со мной. Может, слишком тяжел мой характер или что-то другое. Но если теперь я узнаю, что ей необходима моя помощь…

– Понятно. Это так, это самообман, это как та женщина: «О, я его очень любила, поэтому не согласилась стать женой». А ведь врет – не взяли ее замуж, она и выдумывает… Вот и у вас – энергия исчезла. Ладно… А как бы вот ты поступил на моем месте?

– На твоем-то… Да у тебя пока чистое сердце, тебе его и надо слушать, сердце подскажет.

– А мне все кажется, что сердце-то у меня не чистое, от рождения, как порок сердечный. Иногда мне даже снятся эти пороки: лечу, машу руками, машу – и падаю, и понимаю, надо сознанием, волей лететь, а не маханием рук. Порок-то и не дает сознание и волю в действие перевести…

Маша приготовила и подала чай, принесла сахар и сухари.

– Ты говоришь, что людям за все надо прощать…

– За все – не согласен, но прощать надо.

– А что, папу нельзя было простить? Ведь если бы ты его простил, – могло быть иначе… И Фриды могло не быть. Папа-то пил…

Баханов аккуратно отставил чашку с чаем, неторопливо закурил.

Вот и заарканила.

Так юная, независимая девчушка разрушала в нем с годами устоявшиеся принципы – и принцип личной непогрешимости. Такое право непогрешимости покупается личным страданием. Пройдя через страдания, человек вдруг и решает, что после всего-то пройденного он имеет право – на жизнь без подозрений. Да и кто посмеет бросить камень… Только ведь не было и нет такого права – человек всегда и всюду одинаково ответственен и перед личной совестью, и перед совестью людской. Прошел ли фронт или лагеря, а живи со всеми едино. Нравственности со скидкой нет. Человек смертен. И мы имеем право только на путь – от рождения до смерти. И путь может быть прямым или кривым, третьего – не дано.

И Маша, может быть единственная, сказала об этом. Баханов впервые подумал и наверно понял, что не только брат Иван, но и сам он виновен и после Ивана несет на своем горбу груз этой вины. И тогда уже неотступно следовал вопрос: а почему, а как это могло случиться – раздел и раздор, когда и почему начали стрелять брат в брата…

Раньше он смел заявить: «У меня нет брата», – теперь это завершалось вопросом: «Почему у меня нет брата?»

– Это зависело и от него. Сейчас я, пожалуй, простил бы. Надо было простить. Только как? Родство преградой вставало.

– Значит и ее надо простить – заранее?

– Как будто так. Но не забывай, что ваши отношения и ваша ссора для меня остаются тайной. Я ведь ничего не знаю. А ты молчишь.

Маша вздохнула, потерла ладонью подбородок.

– Когда-нибудь и я тебе расскажу.

– Буду ждать.

В другой раз Маша спросила неожиданно:

– Вадим, а почему ты любишь ходить по комнате взад-вперед?

– Чай лучше переваривается.

Племянница прищурилась: ах, мол, дядя, что за детство?

– А почему ты руки за спину – и вот так? – Маша изобразила горбыля.

Он засмеялся:

– Ты что же это, решила дядьку на чистую воду? Привычка, вот и прячу за спину, могу и в карманы – тоже привыкну.

– Знаю, не выкручивайся. Окурки по спичечным коробкам рассовываешь – тоже привычка?

– Ого, да у тебя глаз-ватерпас! Ты все знаешь! – иронически восхитился Баханов.

– Не все, частично, сам говорил: все знать нельзя. – На какое-то время Маша замешкалась, она понимала, что именно теперь и должна спросить о главном, ради чего и развязала очередной вечер вопросов и ответов. – Вот хотя бы, например, не знаю, зачем – это?

– Что – это?

– Вот это. – Маша взяла с полки и положила на стол «Новый Завет» в крепком светло-коричневом переплете. – Это.

– Книга.

– Я и сама вижу, что книга. А зачем?

– Если книга, то уже ясно – для того, чтобы читать!

– И это ясно… А ты не смейся…и вообще. Это очень серьезно. – Маша в упор смотрела на Баханова, и было ясно, что для нее этот вопрос, действительно, важен и серьезен. – Скажи, Вадим, только честно: ты что, веришь в Бога?

А он и не думал смеяться над племянницей, напротив, он чуточку помрачнел и не спешил с ответом, чтобы хоть в последний момент сосредоточиться, ясно понимая, что разговор, если его раскрепостить и не направлять, зайдет наверно слишком далеко, но и тогда ответить на вопрос толково он вряд ли сможет, даже не сможет – и для себя-то не сложился ответ. Однако понимал Баханов и другое, что отвечать в любом случае придется.

– Видишь ли, Маша, – внешне спокойно и даже торжественно начал он. – В этом деле, считаю, необходима ясность. Книга эта даже не моя, дали на время… книга появилась – ты появилась. И по части веры в Бога – пока я даже не крещеный. Но все это пока…

И вновь Баханов точно впал в забытье – сумрачно курил и молчал… Можно было бы и не отвечать, можно бы на этом и кончить, но ведь так было бы несправедливо даже по отношению к себе. А еще Маша. Ведь она ждет честного ответа, который за всю жизнь может так и не дождаться, так и не получить… Наконец он глубоко вздохнул и улыбнулся.

– Вот так, Марья… В твоего бога, а в твоем понятии он – дедушка в лапотках и с бородой – сидит на облачке с насупленными бровями и взирает, и чихает и поплевывает на нашу грешную земельку – в такого бога я и не хотел бы верить… К тому же, я уже сказал, как и твой отец, наверно, и мать, я некрещеный, так что и от церкви, вроде бы, отторгнут. Наши ведь родители утратили право нас крестить: бабушка твоя целиком подчинялась дедушке, а дедушка подчинялся революционным законам. Дедушка думал о мировой революции, то есть боролся против христианства – был молоденьким антихристом, из того войска… Так вот, Маша, вера у меня примерно такая: все, кто не творит подлости и зла – люди единой веры. – Баханов поднялся с диванчика, подошел к столу. – Я так много за минувшие годы встречал людей различной веры, столько встречал сектантов и реформаторов, что мне ничего не оставалось и не остается, как искать своего Бога – какой Он, до сих пор я не знаю. Но для меня стало одно ясно, что и мой Бог, и моя вера явятся из этой изумительной книги. – И Баханов легко, точно на темя младенца, опустил ладонь на «Евангелие».