Федор (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Борис Споров cтр.№ 58

– Что с тобой? Ты заговариваешься. О чем ты?

– Да о том, Вадим Сергеевич – эмоциями живете, расчета не хватает. Маша-то с каких широт?

– Маша… племянница – и завтра ей исполняется шестнадцать лет.

Рита Миллер растерянно засмеялась, затем поднялась из-за стола и сказав:

– Извини, я на минуту – в жилой отсек, – ушла.

Баханов расслабился, далеко под стол вытянул ноги, прикрыл глаза – так он обычно отдыхал, так думал.

Думал он и теперь…

Бедный, бедный Баханов… Был он беспомощен и слеп в думах и мыслях своих. Жизнь приучила его вечно страдать, переживать страдания, научила приспосабливаться к условиям и выживать, так что даже не верилось, что выжил. Но на это вся энергия и уходила. И когда случалось решать общие вопросы, то вопросы эти воспринимались размыто, сторонне, как нечто излишнее, с тихим наговором: «Э, назад не прокрутишь. Что было – быльем поросло. Прошлого – нет, тю-тю, а впереди мрак…»

Так исподволь, отталкиваясь от прошлого и не надеясь на будущее, Баханов, как и большинство соплеменников, жил только настоящим, текущим днем и моментом. А текущий день был лжив и однозначен во лжи – настоящее не позволяло рассуждать, настоящее заставляло бегать, заботиться, искать-обеспечивать запросы и необходимые потребности тела. Душа оставалась без пищи. Поэтому со временем душа, как ненужный орган, потихоньку дряхлела и мертвела, передавая свои функции живому телу, живому рассудку момента.

Встречи с Ритой Миллер… долгие хмельные и трезвые беседы – и с глазу на глаз, и в присутствии Фриды, всегда от частных вопросов уводили к вопросам общим…

Но мимо, мимо… Какое дело до Риты Миллер – ну, крестился ее дед Моисей, ну, крестил своих детей, ну, дети крестили своих детей – Рита крещеная. Пусть. Что до того, что заповедал дед: креститься и раствориться – погибнет семя, но созреет плод… Что завещание какого-то деда, что вообще Миллеры с Богом, когда Баханов-то своих дедов и вовсе не знал, когда от Бога уже родители отказались, а они – дети – и вовсе нехристи. Одни выкресты, другие – нехристи… Ну и что, ну и ладно, это в общем, а главное, чтобы кровью не харкать.

А что до зла, так ведь и зло общее, в общем, на всех. Да и что до общего, когда личного по горло…

Рушится культура – туда и дорога, рушится человек – так это давно ясно, по себе видать – рушимся, значит, судьба. К тому и клонится, а если так – гори все голубым огнем.

Вот если бы в поле… Вот если бы стенка на стенку… вот если бы за други своя… вот если бы… В прочем, и это все в далеком прошлом – в прошлом, которого нет, так что и думать о нем нет смысла… Вот если бы ради кого-то или во имя чего-то, хотя опять же прошлого нет, будущее во мраке, жизнь – невыносимое настоящее… Гибнет нация… Народ неистребим… Дай Бог, дай Бог… Только ведь Родина – не территория, народ – не население.

Это верно, это так: территория, население – квадраты, большие и малые зоны… Все утекает, утекает в прошлое, а прошлого – нет. Возмездие! Только не осталось на возмездие сил. Да и возмездие любое – лишь очередное безумие. А ни одно безумие не делало мир добрее, а человека счастливее.

Стоит ли о чем-то думать! Что Фрида, когда Фриды нет… Зачем жили, зачем понадобились друг другу – зачем подняла? Не благодарность же это за отца. Зачем – все?

Бедный, бедный Баханов, сможешь ли ты думать, сможешь ли понять, что способность эту из тебя выжигали каленым железом. История от былого к грядущему – нерасторжимая единая цепь, движение духа. Дух – базис.

Бедный, бедный Баханов…

Пришла Рита Миллер. Баханов заговорил о Фриде – как-то вдруг тоскливо шелохнулась в душе память.

– Вот слушаю тебя и недоумеваю: неужели Фрида была верующей? Да она по атеизму лекции всю жизнь читала…

– Ничего не скажешь – знатные вопросы. По анекдоту: «Да об чем же вы говорили? – Да ни об чем – мы молчали». Атеизм Фрида читала по Новому Завету. А что касалось ветхозаветности, то там – история народа… Атеизм – это религия для дураков.

– О, Рита Миллер! – хищная усмешка скользнула с губ Баханова. – Нельзя в душу лезть… только зачем замужество, зачем мужья? – как будто проскрипел он сквозь зубы и засмеялся холодно, бездушно. – Ладно, Рита, не будем об этом. Из меня злоба лезет – все-таки не я ушел, от меня ушли… Скажи, Рита, теперь мне это для опыта необходимо знать: не слишком ты балуешь сына? Зачем эта пятерка? Зачем эта закуска из консервных банок? И опять же: день рождения сына, а ты в брюках, в куртке – пропахшая ацетоном. Богема?..

– Балую я его, наверно, но ведь надо же мне хоть как-то и чем-то восполнять отсутствие в семье отца. Сооруди я вдовий чистенький уголок – затоскует мой сын, убежит… Пусть и теперь привыкает жить широко, богато, чтобы всю жизнь к этому стремился…

– Это разложение – и это погубить может.

– Мы уже как-то говорили на эту тему… Вадим Сергеевич. Не надо забывать, что в нас крепок дух нигилизма – я имею в виду всех без градации. Мы несем в мир разрушительное начало – и это наверно тоже чем-то обусловлено. Мир признал Христа, и уже две тысячи лет вся изощренная сила направлена на разрушение христианства. При этом все средства хороши… А мы вечные странники – и это чувствуют даже крещеные. Мы хотим слиться, кануть и раствориться, а нам не верят – исторически изолгались. Даже в церкви смотрят настороженно. А что – гены… Я вот и по образованию художник, пытаюсь что-то изобразить, а сама же и вижу – бездушно, в лучшем случае фотография цветная, а то так – игра воображений или красок, куб Малевича, абстрактная живопись. Натюрморт – еще полбеды, а как намалюю образ человеческий, ну, глаза не глядели бы – руки опускаются… Мы хваткие, мы даже одаренные, но среди нас нет гениальных – вся гениальность в форме и примитиве. У китайцев, скажем, есть неповторимая акварель, у итальянцев Рафаэль, у русских Дионисий, Нестеров, а у нас, ну, Пикассо да Шагал – нахальный примитивизм. И мы этот нахальный примитивизм выдаем за мировую классику… Да, слушай, а с чего мы начали?..

– А все с того… с Фриды!

– Вот и замкнулся круг! – воскликнула Рита Миллер…

Так до полуночи сидели они в мастерской и разговор их не иссякал. Так и ходили они кругами: он внутри круга, а она – вне.

И Фрида своевременно ушла из разговора. О Фриде – не судят. Фрида неподсудна.

В темноте Баженов свалил стул, шепотом чертыхнулся. Маша не спала, и, пожалуй, засмеялась бы, да на сердце было тоскливо. Она долго ждала свое первое совершеннолетие, а Вадим все испортил – Вадим забыл. Поэтому и вздыхала в подушку, и чувствовала себя сиротой. А когда засыпала, то и вовсе подумала: а где же он был? И решила: наверно у какой-нибудь женщины – обнимал чужую, целовал, поэтому и забыл. И от этих дум становилось вовсе горько.

А когда Маша проснулась утром, то Вадима уже не было. На стуле возле дивана стояла открытка «С днем рождения» и рядом петух из листа бумаги, таких петухов ей когда-то делал отец.