– Надеюсь, ты не обходишься так с моей книгой? – спрашиваю я, садясь за столик.
– Как – так?
– Не вытираешь об нее жирные пальцы?
Он поднимает глаза от газеты.
– Ты говорила с Пелле?
– Да, мы часто болтаем.
– Это неправда, то, что он сказал обо мне.
Он складывает газету, вид у него серьезный.
– Он ничего мне не говорил.
– Хорошо, потому что на самом деле все не так.
Произнося эту фразу, он мягко постукивает по столу сложенной газетой.
– Да он ничего не рассказывал про тебя.
И Пелле действительно ничего не рассказывал, правда, мы с ним и не говорили уже пару недель. Он отодвигает стул, поднимается. Я вопросительно смотрю на него.
– Хватит тебе уже с этой книгой, – говорит он. – Я почти дочитал.
Я тоже встаю, чтобы выйти из столовой с ним вместе. Если подворачивается возможность, я выхожу из переговорной или столовой прямо перед ним, но ему, очевидно, больше не приходит в голову опять положить ладонь мне на спину, во всяком случае, он так больше не делает. Время от времени, когда у меня особенно хорошее настроение, я думаю, что, если бы сегодня он поступил так, я бы разрешила ему оставить книгу себе, но он этого пока не сделал.
Я въезжаю в ворота и оказываюсь в прелестном внутреннем дворе с фонтаном и розами, здесь я встаю со своим велосипедом невдалеке от входа в церковь; я буду стоять тут, когда они войдут внутрь, и может быть, когда они будут выходить, тоже. Во дворе есть сад, в нем туристы, на краю фонтана на солнышке сидит семья, уткнувшись в карту. Я узнала о его свадьбе совершенно случайно, я даже была не в курсе, что он помолвлен. Он появляется с друзьями или родственниками, выглядит счастливым, пока не замечает меня, но я и не ждала от него, что сегодня он захватит книгу с собой. На самом пороге церкви он оборачивается и смотрит на меня, вообще-то я просто хотела помахать ему, но вместо этого поднимаю правую руку и изображаю выстрел. У изголовья
Мы сидим по обе стороны от ее кровати. Она делает вдох. Потом выдох. Потом наступает длительная пауза. Успевает проскочить мысль. Потом она снова делает вдох. Все в порядке. Потом выдох. И долгая пауза. Не длиннее ли она предыдущей? Успевает проскочить мысль, не обменяться ли взглядами друг с другом. Потом она снова делает вдох. Невольно думаешь о том, что все это затягивается. И еще невольная мысль – что ты сидишь вот так, рядом со смертью. Каково это. И тебя не переполняют чувства. И это, наверное, неправильно. Или тебе просто так казалось – что они будут. Что это будет нечто особенное. Но она всего лишь делает вдох, а потом выдох. И в какой-то момент выдыхает и уже не вдыхает.
И вот я возвращаюсь домой на поезде, я только что видела, как человек умер. Я только что видела, как человек умер, и вот теперь я сижу в вагоне. Как теперь быть, и нужно ли как-то с этим быть? Мне необходимо помолиться за то, чтобы ее путь на небо был легким. Вернувшись домой, я должна зажечь свечу. Мне просто нужно соблюдать полную тишину и думать об этом. Я закуриваю и делаю глубокую затяжку. И выдыхая, думаю о том, вдохну ли снова. Делаю шумный вдох, всасываю в себя побольше воздуха, так что моя грудная клетка раздувается. Сидящий рядом со мной пассажир оборачивается, смотрит на меня, взгляд у него какой-то странный. «Я только что видела, как умер человек», – просто говорю я. «Да пошла ты, идиотка», – говорит он, быстро встает и выходит из вагона, он едва успевает выскочить на перрон, пока поезд стоит, и у меня мурашки пробегают по всему телу, мне кажется, я забываю дышать, потом замечаю это и делаю глубокий вдох, но теперь все уже как-то иначе, теперь я снова чувствую страх.
Придя домой, я звоню парню, с которым мы когда-то давно были вместе, мы уже год не общались, но он не боится смерти. «Я звоню просто так, – говорю я, – но я только что видела, как умер человек». «Я по тебе скучал», – говорит он. «Я просто хотела поговорить о смерти», – объясняю я. «Конечно,− говорит он, – но ты должна позволить и мне сказать то, что я хочу сказать». Тогда я кладу трубку, у меня неприятный осадок от нашего разговора. Я ничего не имела в виду. Посчитала, что, если ты только что видел, как умер человек, то другие вещи перестают играть роль. И уже не нужно соблюдать правила, диктующие, кому можно звонить и кто что может говорить. Можно просто слушать голос друг друга в трубке, и говорить о чем угодно, помня о том, что ты только что видел, как умер человек. И вот он перезванивает. Я этого не хотела. Не рискую выключить телефон совсем, но не могу решиться кому-то позвонить, видимо, нужно остаться наедине со своими мыслями, когда кто-то только что умер.
На курсах
Она лежит на полу, шея неестественно вывернута, из головы в том месте, где лоб врезался в пол, сочится кровь, собираясь в большую лужу в противоположном от нас углу: пол, наверное, неровный. Ее глаза открыты, лицо бледное. Она ведь мертва. Это единственная мысль, которая крутится в моей голове, все вокруг меня кричат. Мы стоим на пороге, дверь приоткрыта, и мы смотрим внутрь. Это шеф осторожно приоткрыл дверь. Врачи «Скорой» не могут объяснить, как все произошло, возможно, она неудачно упала. Ударилась головой, сломала шею.
− Мне кажется, у нее случился эпилептический припадок, – говорю я, – было что-то странное в положении тела, когда мы обнаружили его. И потом, открытые глаза.
− Да, вполне возможно, – говорят они.
Какая теперь разница. Они спрашивают, была ли она пьяна, но нет, не была. Никто из нас не был пьян, мы просто выпили по пиву, пока ужинали.
− Она принимала наркотики, медицинские препараты, может, что-то еще?
− Нет, не принимала.
Хотя, может, лекарства, откуда мне знать. Но наркотики – нет. Во всяком случае, меня бы это сильно удивило.
− Тогда она просто умерла, – сказали они.
Хотя они сказали не совсем так, но позднее, когда мы все сидели и пытались прийти в себя, шеф сказал, что такое случается, когда кто-то вдруг умирает, внезапно. Это часть жизни, и человек совершенно не хочет с этой частью сталкиваться. А ведь была суббота, всем было пора по домам. И от его слов мне не стало легче, мне бы стало, скажи они, почему и что именно случилось. Я снова зашла в туалет, пытаясь вычислить, каким должно быть падение, чтобы тело лежало в таком положении.
– Кто вытрет кровь? – спросила одна из моих коллег, она вышла из комнаты и остановилась прямо у меня за спиной.
– Наверное, мы не можем оставить все как есть до вечерней уборки.
– Не можем, – сказал второй наш сотрудник, тоже появившись на пороге. – Их кондрашка хватит.
– Но кто будет убирать? – спросила первая. – Я, например, не выношу вида крови. Физически не выношу.
– Не знаю, – сказал он, взглянув на меня. – Это же дело полиции, или как? Полиция приедет?