– Это метафора, придурок, – говорит она.
Мы сидим, уставившись друг на друга.
– Чертовы родители, – говорю я.
Глава 3
Еще лучше
Домой со сборища нас везет мама. От Даймонд-Рэнч до Плайя-Месы путь неблизкий. Сначала мы проезжаем корейский район, потом мексиканский, потом идут китайский и черный, потом снова мексиканский и наконец белый. Плайя-Меса – белый.
Мы проезжаем только первый мексиканский район, когда папа тихо блюет в пустой бумажный стакан.
– Фу, – говорит мама, – папочка, ты слишком много пить.
– Я в полный порядок, – отвечает он.
– Фу, – повторяет мама и опускает все окна в автомобиле.
Папа аккуратно закрывает стаканчик пластиковой крышечкой, откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза. Из крышечки торчит трубочка. Такое ощущение, что это адский напиток, приготовленный самим Сатаной.
Свежий воздух уносит запахи.
– Ты не пить, как папа, хорошо? – говорит мама, глядя на меня в зеркало заднего вида.
– О’кей, мам, – отвечаю я.
– Однажды один человек, он пить всю ночь, пить слишком много. Он спать, он блевать, он задохнуться во сне. Он умирать.
Я уже слышал эту историю.
– Кошмар.
– Ты понимать, ты не пить, хорошо?
– Мама, тебе действительно не стоит переживать по этому поводу.
И это действительно так. За всю свою жизнь я лишь дважды пил алкоголь и ни разу не допил до конца. И мои друзья такие же – и лучший друг Кью, и его сестра Эвон, и все остальные. Все мы трезвенники, все учимся по углубленной программе – УП, поэтому нас не приглашают на вечеринки, которым сопутствует возможность выпить. Но мы бы не стали пить, даже если бы нас пригласили.
Мы УП, или упэшники. Мы не ходим на вписки. Вместо таких вечеринок мы находим пустые многоуровневые парковки и устраиваем ночные чтения пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Или набиваемся в мою простенькую переднеприводную Consta, где стекла опускаются вручную, и едем в пустыню на полпути между Лос-Анджелесом и Вегасом, чтобы поглядеть на метеоритный дождь или Меч Ориона в идеально черном пустынном небе. Сразу скажу: до Вегаса мы ни разу не доехали. А что происходит в Вегасе – нам плевать
[9]. Мы разворачиваем машину и едем обратно, рассуждая о том, есть ли еще где‐то, кроме Земли, разумная жизнь и встретим ли мы инопланетян. Или, может, они не выйдут на контакт из‐за того, что наша цивилизация слишком примитивна. А может, Ферми со своим парадоксом
[10] был прав, и мы единственные разумные существа во всей Вселенной.
Дорога свободная. Мимо нас со скоростью почти сто сорок километров в час проносятся фары других машин. Мы быстро доезжаем до китайского района. Папа сообщает нам об этом факте.
– Здесь теперь один китайцы. Раньше быть мексиканцы, но теперь один китайцы. Они все занят. Вон вывеска «Хонг Фу Сян тян-пян-мян», ха-ха-ха.
– Чанг-чонг-чинг-чонг? – отвечает мама со смехом.
– Да ладно вам… – говорю я.
– Они есть все, – объясняет папа, – ухо свинья, хвост свинья, ноги кура, все они есть.
Мне хочется сделать фейспалм, но я провожу рукой по ноге. Корейцы сами едят «странные» вещи – морские огурцы, живых осьминогов, желе из желудей, и все это очень вкусно. Белые люди, черные люди, индусы, ямайцы, мексиканцы – все люди едят разные странные штуки, и это очень вкусно.
Я хочу все это сказать, но понимаю, что не могу. Это будет бесполезный разговор. Моих родителей не переубедишь, они считают, что корейцы особенные.
– Чинг-чонг-чанг-чанг? – продолжает мама.
Папа смеется, стараясь не расплескать свое адское пойло. На мгновение я представляю себе, какими были мои родители до рождения Ханны и меня. Эдакая сладкая парочка. Воркуют друг с другом на корейском, я почти ничего не понимаю, но, к моему удивлению, я вдруг узнаю слово jjangkkae, которое в переводе с корейского означает «китаеза».
Если бы я был обычным подростком, я бы уткнулся в свое обезьянье зеркало (так Кью называет смартфоны) и лайкал бы чьи‐то тупые посты. Или, может, записал бы пару битов, если бы почувствовал прилив вдохновения. Но тогда меня бы точно укачало. Так что мне приходится наслаждаться настоящим, всей прелестью этого расистского мгновения.
– Расисты вы, вот вы кто, – говорю я.
Я настолько привык к расизму родителей, что даже не спорю с ними больше. Это все равно что пытаться заставить ветер дуть в другую сторону. «Вы же в курсе, что до того, как вы сюда приехали, здесь жили некорейцы? – говорил я раньше. – Вы понимаете, что Корея – маленькая страна и в мире живет куча людей, о которых вы ничего не знаете?»
Спорить с мамой и папой бесполезно, потому что ветер дует туда, куда ему вздумается, руководствуясь лишь своей дебильной ветряной логикой. Какой смысл пытаться переубедить их, если они всегда говорят в свое оправдание: «Мы просто пошутить»? Вот и сейчас то же самое.
– Не расисты, – говорит мама обиженным тоном, – мы просто пошутить.
«У Джо Сонг есть бойфренд, и он китаец, третье поколение иммигрантов», – говорю я. То есть, конечно, не говорю. Если скажу, то жизнь Джо сразу же превратится в ад, потому что моя мама позвонит ее маме. Моя мама обязательно позвонит. И тогда Джо соберет у себя в гараже дрон, который изрубит меня на кусочки лазерными лучами, пока я сплю.
Хотя мне, конечно, очень хочется это сказать. Ведь мы же живем в Америке, и я не люблю расизм. «А вы знаете, – сказал бы я, – что американцы корейского происхождения составляют всего полпроцента населения страны? Вы об этом подумали, перед тем как переехать сюда? Вы надеялись на то, что сможете спокойно игнорировать оставшиеся девяносто девять с половиной процентов населения?» Но я этого не говорю. Вместо этого я задаю вопрос про Кью:
– А если бы Кью был китайцем? Вы бы тоже кривлялись – чинг-чонг – перед ним?
– Нет, – отвечает мама обиженно.
– Значит, смеялись бы над ним у него спиной.
– Нет, Фрэнк.
– Вы ведь зовете его между собой geomdungi?
– Фрэнк, айгу! – Мама бросает на меня недовольный взгляд в зеркало заднего вида.
По-корейски geomdungi – это «ниггер».
– Кью – нормальный парень, – произносит папа, не открывая глаз.
Кажется, что он говорит во сне. Его голос звучит спокойно и уверенно, несмотря на то что папа пьян. – Кью как семья. Мне нравиться Кью.
И хотя папа так говорит, можно по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз Кью был у нас дома за все те годы, что мы дружим. И каждый раз, когда он приходит, родители кое‐что прячут.