– Да, но…
– Типа: «Почему у нас все не как у Фрэнкенбрит? Мы с тобой вместе уже вечность, бла-бла-бла, но почему‐то у нас все не как у Фрэнкенбрит».
Она снова начинает часто моргать и опять прижимается лицом к моей груди, чтобы скрыть слезы.
– И на самом деле он совершенно прав, – продолжает Джо, – потому что я ужасный человек.
Я трясу ее за плечи:
– Перестань. Ты вовсе не ужасный человек.
Глаза у нее теперь красные и припухшие, будто Джо от всего этого устала. Она бьет кулаком по своей ладони:
– Мне надоело прятаться и делать вид, что у нас с тобой роман. Я просто не хотела больше притворяться, не хотела больше врать.
Я киваю, как болванчик:
– Эй, эй, стоп!
Она снова бьет себя кулаком по ладони:
– И все это время Ву даже понятия не имел, что мои родители настоящие расисты и плохо к нему относятся… И я…
– Джо, что ты натворила?
– Сказала ему все как есть.
Я замираю. Даже хипстеры позади нас затихли. Свет за нами, там, где они возились, выключается. Джо как будто вся сжимается.
– Не может быть.
– Мы вместе уже почти два года, и все это время я ему ничего про это не говорила, потому что боялась его обидеть. Ну кому будет приятно услышать такое?
– Подожди-подожди, – говорю я. – Так что именно ты ему сказала?
– А он такой: «Ты мне врала» и «Ты меня стесняешься». А я ему: «Нет. Что ты такое говоришь?» Но это было так себе оправдание. Какая девушка будет прятать парня от родителей почти два года?
Она снова ударяет себя по раскрытой ладони кулаком, а потом бьет себя в виски:
– Я ужасная. Хуже некуда.
– Джо, – осторожно спрашиваю я, – а ты рассказала Ву о нашем с тобой договоре?
Она переводит взгляд на меня:
– Конечно, нет. Ты дурак, что ли?
– Слава тебе Господи, миленький Боженька! – отвечаю я.
– Я просто сказала ему, что почти два года прятала его от своих родителей, – говорит она с грустью. – Врала всем, по сути.
Мы оба смотрим вперед, на дорогу, где лежит странный предмет, похожий на чернику размером с футбольный мяч.
– Мы оба лжем, – говорю я. – Значит, мы оба с тобой ужасные. Оба хуже некуда.
– Послушай, мне от этого не легче.
– Я к тому, что ты не одна, – говорю я, хватаюсь руками за край сэндвича-скамейки и начинаю болтать ногами.
– Что, одиночество вдвоем? – спрашивает Джо. – Нет такого мира, где мы с тобой могли бы жить так, как нам хочется.
– Да ладно тебе, – говорю я.
Хотя, может, она и права. Хотя, может, стоит сохранять оптимизм? Хотя, может, только дурак в моем положении сохранил бы оптимизм? Ведь сколько бы мне ни было лет и как бы далеко я ни уехал от дома, я все равно не смогу любить того, кого хочу.
Что же получается – чтобы любить того, кто мне нравится, мне придется ждать смерти мамы с папой? Чего‐то тебя занесло, Фрэнк.
– Так, значит, Ву тебя здесь просто бросил? – спрашиваю я.
– Нет, я от него сама ушла, – отвечает Джо, морщась от неприятных воспоминаний. – Я реально хуже некуда.
– Не понял.
– Я сказала ему, что мне сложно жить с родителями-расистами, поэтому он должен с пониманием относиться к моей ситуации. А потом я встала и ушла, а он остался сидеть за столом.
Идиотизм ее поступка поражает.
– Вау.
– Хуже некуда – это про меня.
– Это точно.
– Заткнись.
Я копаюсь в воспоминаниях:
– Да, действительно, не знаю никого хуже тебя.
– Заткнись, – тянет Джо с улыбкой, но через секунду снова становится грустной. – Он не отвечает на сообщения. Я обидела парня, который мне небезразличен. Это совсем не смешно.
– Конечно, не смешно, – соглашаюсь я. – Но ты вовсе не ужасный человек.
Я обнимаю ее. Она кладет голову мне на плечо, и мне нравится это ощущение. Я держу ее за острые плечи, они совсем не такие мягкие, как у Брит, и думаю: а вдруг Джо занимается спортом – бегает или прыгает, отталкиваясь сильными ногами, а я и не знаю? Я прижимаюсь щекой к ее макушке и вдыхаю запах ее волос. Она пахнет послеобеденным сном на солнце. Я прижимаюсь губами к ее волосам.
«Хм, – думаю я, – одно движение губ – и будет поцелуй».
– Может, все это только к лучшему? – бормочу я. – Я о том, что вы поругались…
– Ты предлагаешь окончательно с ним порвать?
– Это уже слишком тяжелый разговор, – отвечаю я. – Забудь. Ты любишь Ву. Ву любит тебя.
И я незаметно целую ее волосы. Просто потому, что не хочу, чтобы она грустила. Один поцелуй может поднять настроение.
– Я люблю Ву, Ву любит меня, мы счастливая семья, – тихонько напевает Джо. Потом она поднимает голову. – А я люблю Ву?
Мой телефон вибрирует. Это мама. Я отвечаю сообщением: «Скоро буду».
– Я так понимаю, вы уже признались друг другу в любви?
– Не один раз, – отвечает Джо, кивнув.
– И каждый раз ты действительно чувствовала, что любишь его?
– Думаю, что да. Впрочем, не знаю. Ничего не знаю.
– Подожди, что ты хочешь этим сказать? Ты, может, и не любишь Ву?
– Нет! – восклицает Джо. Она отчаянно пытается найти подходящие слова, но не находит. – Просто сегодня я поняла, что всегда держала его на расстоянии вытянутой руки, вот так. – Она протягивает руку, упираясь в меня ладонью. – И так было всегда. Поэтому я подумала: «Можно ли говорить, что любишь человека, если всегда держишь его на расстоянии?»
Я держу ее ладонь двумя руками, наслаждаясь изяществом тонких линий. Она обхватывает мое запястье. Вопрос Джо был риторическим, но я понимаю, что ответ – если быть до конца честным – будет отрицательным. Мой телефон снова вибрирует. Это опять мама. «Уже выезжаю, скоро буду, обещаю», – пишу я в ответ. Я все никак не разберусь с фразой «Я тебя люблю».
– Что конкретно ты имеешь в виду, когда говоришь: «Я тебя люблю»?
Джо роняет руки на колени:
– Не знаю, Фрэнк. У меня такое чувство, что это просто слова, которые принято произносить в такой ситуации. Типа ритуала или привычки. Пара повторяет эти слова, чтобы дать всем понять: «Эй, посмотрите на нас, мы вместе».
Это очень похоже на правду. Жвачка, на которой держится моя любовь к Брит, все еще на месте. Но надолго ли?
– Черт, – бормочу я.
– Что? У вас сегодня с Брит что‐то случилось? – спрашивает Джо.