Консерватория: мелодия твоего сердца - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 30

Кто-то скажет, что любоваться парком издали — не самый разумный выбор, когда можно наслаждаться его красотой изнутри, чувствовать запах, иметь возможность прикоснуться к стволам деревьям и листьям. И, возможно, окажется прав. Но отсюда, с высоты городского холма, я могла охватить взором всю его протяженность, любоваться переливами осенних оттенков в кронах деревьев, представляя себе, что стою на утесе перед, настоящим огненным морем, на удивление спокойным. Я могла часами наблюдать за игрой ветра в расцвеченных яркими красками листьях, синхронно колышущимися, словно морские волны, следить за тем, как стайки маленьких птичек перелетают с места на место, скрываясь в разноцветных кронах, и не отвлекаться на мельтешение людских силуэтов перед глазами. Пусть я не слышала шепот листвы и перекличку птиц в ветвях деревьев, но открывавшийся отсюда вид дарил мне такое состояние покоя и умиротворения, что это с лихвой искупало все недостатки.

Когда до начала концерта оставался час с небольшим, а от вкусностей из бумажного пакта от матушки Потс — и вовсе ничего, я поднялась со скамьи и, благодарно улыбнувшись на прощание огненному озеру, отправилась обратно. Концерт должен был состояться в здании городского театра, расположенного как раз напротив мэрии, до которой идти было не так уж и далеко: четверть часа быстрым шагом.

Я не спеша спустилась с холма и, пройдя самое представительное и вычурное здание города, направилась через площадь к противоположному. Городской театр был ничуть не меньше своего оппонента, но если мэрия была оформлена с целью поразить всякого туда входящего, не важно чем: помпезностью или отсутствием вкуса, то оплот культуры был изящен и смотрел на противоположное здание с эдаким жалостливым превосходством из прямоугольных окон, украшенных неширокими гипсовыми наличниками. Не только в элементах фасада, но и внутреннего убранства все в нем было элегантно и лаконично, оформлено с любовью и заботой. Мне искренне нравилось любоваться плодами рук неизвестного мне человека, постаравшегося на славу, чтобы придать респектабельный, утонченный и возвышенный вид зданию.

Перед входом в театр уже образовалась довольно внушительная толпа наряженных господ, увлеченно гомонивших о последних слухах, своих и чужих нарядах, последних приобретениях, недавних нововведениях мэра и, конечно, о предстоящем событии, которое служило мостом перехода к обсуждению уже столичных сплетен, моды и последних королевских указах. Я усмехнулась. Музыка для большинства из собравшихся была не столь важна, как сам факт присутствия на концерте у столь скандальной личности, как Колум Боллинамор.

То и дело с какой-нибудь стороны слышалось возбужденно-смакующее: «а вы слышали…», «а вы знаете…», «три раза отказывался от должности придворного музыканта, три!!!», «не может быть!», «как романтично!», «как непредусмотрительно», и все эти фразы сопровождались блеском распаленного любопытства и предвкушения в глазах.

Студентов консерватории в толпе пока видно не было: все они приобрели билеты заранее, прекрасно понимая, что перед самым концертом тех не останется, поэтому, скорее всего, волна консерваторской молодежи начнет прибывать непосредственно перед началом мероприятия. Выходные — явление нечастое, так что студенты быстро учились использовать выдавшееся свободное время наиболее оптимальным для себя образом.

Оглядев разноцветное и местами блестящее собрание народа, я, наконец, отыскала нужного мне человека, и, прибавив шагу, направилась к нему. Немолодой, полностью седой мужчина со статной, абсолютно независимой выправкой, в черном плаще стоял неподалеку от входа. Хоть его местоположение и сложно было назвать уединенным, все же он создавал впечатление, что находится вовсе не посреди пестрой толпы, а чуть ли не на необитаемом острове. Сколько себя помню, всегда удивлялась этому качеству. Подойдя, поприветствовала кивком, а в ответ получила обыкновенный уважительный легкий полупоклон и такое знакомое:

— Приветствую, леди Адерин.

— Здравствуй, Падрэйг, — улыбнулась я.

— Ваш билет, миледи, — произнес он и протянул конверт, в котором находился вышеупомянутый предмет.

— Спасибо, Падрэйг, — поблагодарила я мужчину, принимая конверт из его затянутой в черную перчатку руки и мысленно хваля себя за решение отправить доверенному слуге записку с просьбой приобрести билет заранее.

— Прошу прощения, леди Адерин, — так дворецкий всегда говорил, когда хотел задать вопрос.

Я поощрительно кивнула, выражая готовность выслушать предмет его интереса.

— Могу я надеяться, что сегодня вы посетите особняк? — лицо пожилого мужчины было невозмутимым, но в глазах проскользнуло выражение, которое всегда приносило мне радость: бывший военный, много лет отдавший служению моему отцу и переехавший в Кент вслед за его дочерью, скучал.

— Думаю, это вполне возможно, — ответила я, не представляя, как после такого взгляда идеально сдержанного мужчины, можно ответить отказом.

— Тогда, возможно, будет лучше прислать кого-нибудь, чтобы вас встретили после концерта, миледи? — довольная вспышка промелькнула во взгляде и мгновенно угасла, уступая место деловитости и беспокойству.

— Не стоит, Падрэйг, я вполне могу дойти сама, да и концерт заканчивается не таким уж и поздним вечером, — с улыбкой ответила я, прекрасно зная, что увижу в следующий момент.

Преданный слуга склонил голову в жесте согласия, одновременно неодобрительно ею качнув, после чего пожелал приятного времяпрепровождения и, дождавшись ответного кивка, двинулся сквозь толпу в обратный путь.

Я смотрела ему вслед и в который раз удивлялась. Знатные господа не замечали чужого слугу, но как будто предчувствовали его приближение и уходили с траектории его движения, плавного, как ход ладьи. Вздохнув, постаралась смириться с тем, что, наверное, никогда не пойму, как ему это удается, я вошла в только что открывшиеся двустворчатые резные двери театра, а за мной чинно и степенно, сдерживая прорывающуюся в движениях торопливость, устремился гомонящий людской поток.

Передав свой плащ гардеробщице и получив взамен номерок, кинула его в сумку и отошла от стойки. Холл был достаточно удобного размера, но сейчас, когда толпа желающий поскорее занять свои места и увидеть знаменитого музыканта наводнила помещение, он казалось маленьким. Высокие потолки, довольно узкие колонны и широкая лестница с коваными перилами, тяжелые портьеры на больших окнах — все это как нельзя лучше утверждало в мысли, что мнение о человеке, задумавшем это здание, как об элегантном джентльмене с отменным чувством вкуса и, что немаловажно, тонким чувством меры, было верно. С удовольствием оглядев холл, ощущая созвучие, гармонию эстетической и смысловой наполненности, я стала подниматься по лестнице на второй этаж.

Широкие двустворчатые деревянные двери, располагавшиеся прямо перед лестницей, были гостеприимно распахнуты, открывая вид на впечатляющих размеров залу. Места в не располагались ракушкой, ряд за рядом расширяясь и возвышаясь над предыдущим, а сцена при таком оформлении казалась жемчужиной. Имелись так же и балконы, но оценить их не представлялось возможным. Мой билет гласил, что наслаждаться музыкой я буду из пятого ряда, а кресло оказалось как раз в центре напротив того места, где должен стоять рояль. Нет, я, конечно, могла бы себе позволить место в первом ряду — да что там, если очень захотеть, при финансовых возможностях моего отца, я могла бы заказать себе кресло и на самой сцене, рядом с инструментом и музыкантом, но какой смысл? Акустика в зале городского театра была превосходной и меня вполне устроили бы места и в середине зала, и ближе к концу. Главное, чтоб не у двери. Пятым рядом я была обязана исключительно понятиям Падрэйга о том, где надлежит находиться дочери его хозяина.