Консерватория: мелодия твоего сердца - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 20

Может, поэтому мне всегда казалось, что струнные инструменты гораздо ближе музыканту, чем какие бы то ни было другие. Они становятся частью нас самих, напитываясь нашей кровью и оставляя в нас самих крохотную частичку себя, тонкий, едва уловимый металлический запах на кончиках пальцев, неотъемлемую часть музыкального бытия.

Такие чувства звучали аккомпанементом к мелодии, которую пальцы выбрали сами. Лунный Рубин на золотой нити. Мелодия каплями утренней росы срывается с пальцев, прижавшихся к струнам, брызгами разлетается в пространстве, передавая ему свою, непохожую ни на что иное вибрацию. Звуки волнуют воздух, пронизывают его предгрозовыми ароматами, следуя оттенкам, становятся то насыщенней, будто электризуя, заставляя его потрескивать перед ударом грома, то совсем легкими, словно ветерок летней ночи. В унисон с мандолиной звучит и моя внутренняя струна. Да так, что я не всегда понимаю, что становится родоначальником музыкального движения: она или восьмерка тонких медных нитей. Ноты срываются первыми каплями теплого летнего дождя, стекают по коже, оставляя за собой влажный след, такой чувствительный к переменчивым движениям ветра. Частое тремоло сменяется четкими щипками. Ласкающий кожу шелк мелодии перемежается с легкими постукиваниями коротких хвостатых нот.

Ночные летние грозы — пора откровений. В такие ночи человеческая душа осознает гораздо больше, чем может сказать, чем способны выразить слова. Бури сдерживаемых чувств рвутся наружу, пробуждая понимание простых истин, их принятие, и, как ни странно, неся за собой спокойствие.

Сердце, будто метроном, отмеряет сменяющие друг друга такты. Тело будто сливается с инструментом и самой мелодией в единый организм, у которого есть лишь одна цель: звучать, отдавать окружающему миру ощущения нежных ласкающих прикосновений и свободы. Той самой, когда, кажется, еще немного — и ты растворишься в ветре, распадешься на миллион частиц и взмоешь в небо вместе с теплым воздушным потоком, чтобы там, в высоте смешаться с каплями дождя и вернуться на землю, обретя себя заново.

Мелодия наращивала звучность, постепенное неумолимое крещендо приближалось к своей кульминации, когда на меня, будто ведро холодной воды, обрушился звук открывающейся двери. Медиатор резко соскользнул по звонко и слегка обиженно тренькнувшим струнам. Я повернула голову ко входу, чтобы увидеть в дверном проеме незнакомую мне девушку, озадаченно смотревшую на меня. Первым, что отметило восприятие во внешности незнакомки, были глаза изумительно-чистого голубого оттенка с лазурной радужкой.

— Прошу прощения, — произнесла девушка, слегка растерянно оглядывая комнату. — Я думала, этот кабинет свободен.

— Так и есть, я уже заканчиваю, — кивнула я.

Кабинет действительно должен был быть свободен в это время. Я никогда не ставила свое имя в расписании индивидуального использования консерваторских помещений студентами. Предпочитала приходить во время «окна» или оставалась заниматься у себя в комнате. Все же не очень честно занимать кабинет, если он кому-то нужен для тренировок или сыгровок, при том, что у меня есть комната, полностью отданная в мое личное распоряжение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тогда вы будете не против, если я зайду? — улыбнувшись, поинтересовалась девушка.

— Ни в коем случае, — ответила я и потянулась за чехлом от мандолины.

Черноволосая незнакомка, наконец, зашла в кабинет и, не колеблясь ни секунды, направилась к роялю. Подойдя к нему, она улыбнулась, провела ладонью по краю откинутой крышки, обнажающей струны, после чего откинула и ту, что закрывала клавиши, невесомо пробежалась по черно-белому ряду пальцами, не извлекая ни единого звука, и едва слышно счастливо вздохнула.

Я настолько погрузилась в созерцание немного странного, но такого искреннего поведения девушки, что забыла обо всем остальном, в результате чего чуть не выронила мандолину. Деревянная подруга, судорожно подхваченная, ответила мне тихим, но крайне недовольным гулом слегка затронутых этим движением струн.

Девушка обернулась на звук и, заметив мое слегка опешившее выражение лица, смущенно улыбнулась и пояснила:

— Несколько дней пути без возможности общения с инструментом — настоящая пытка.

Я улыбнулась в ответ.

— Да, сочувствую вам. Мне в этом вопросе легче, моя мандолина всегда со мной.

Мое сочувствие было абсолютно искренним. Олламу тяжело без музыки. Эта тяжесть ощущается практически на физическом уровне. Именно поэтому мне всегда было жаль пианистов, которые были лишены возможности брать свой инструмент с собой, отправляясь куда бы то ни было.

— Хотела бы я возить с собой свой рояль, но, увы, наши кареты не рассчитаны на таких объемных пассажиров, — вздохнула девушка.

— Досадное положение вещей, согласна, — кивнула я. — Хотя, если учесть качество большинства дорог, может, оно и к лучшему?

— Определенно, к лучшему! — с жаром согласилась голубоглазая. — Настройка инструмента после каждой поездки — еще полбеды, ведь наверняка от всей этой тряски по ухабам и рытвинам от него обязательно бы что-нибудь отваливалось. И хорошо, если декор, а не педали.

Уголки моих губ растянулись в улыбке, а собеседница так и вовсе тихо, но очень весело рассмеялась.

— Ты не против, если я пока начну играть? Очень соскучилась, — приветливо поинтересовалась девушка.

С некоторым промедлением, я покачала головой, показывая, что совсем не против. Незнакомка села на мягкий винтовой табурет и повернулась всем корпусом к роялю, а я стала собираться в два раза быстрей, подгоняя собственные руки. Сейчас, едва восстановив хрупкое душевное равновесие, я была совсем не готова слушать музыку чужого сердца. Однако с первыми же нотами, прошившими пространство волной мягкого бархата, мои руки замерли, а сердце пропустило удар.

Неужели? Неужели бывают настолько счастливые люди? Нет, счастье этой девушки не брызжело, не искрило, угрожая зажечь все вокруг. Оно было спокойным, постоянным. Радость, тесно переплетенная с душевным равновесием, создавала впечатление теплой воды, обволакивающей тело, расслабляющей каждую его мышцу и жилку. Облегчение, усталость, ощущение единства с любимым инструментом маленькими звездочками прикасались к коже, пробуждая крошечные волны приятного трепета.

Нотный стан и все его знаки! Я могла бы слушать мелодию сердца этой девушки вечно! Я так увлеклась, что почти не осознавала, какая музыка звучит в кабинете, извлекаемая тонкими пальцами из черно-белых клавиш. Поэтому, когда в столь умиротворенную картину вклинился звук вновь открываемой двери, мне изо всех сил захотелось, не глядя, швырнуть в дверной проем пюпитр. Но воспитание победило сиюминутный порыв. Иногда я его просто ненавижу!