Консерватория: музыка моей души - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 77

Заняв свои места, мы стали тихо сыгрываться, наблюдая, как в зал спускаются хозяйка с тремя дочерьми и начинают прибывать первые гости.

Знак  начинать свою программу был дан хозяином, как только половина ожидаемых гостей собралась, и гам стал набирать обороты.

Оказалось, что раскрываться, когда на тебя никто не обращает внимания, намного легче. По крайней мере для меня. Мы с Дарраком исполняли композиции одну за одной, наполняя их возвышенно прекрасными чувствами к родине, которые сейчас и сами испытывали: гордость за свою страну, за свое ремесло, которое приносит ей пользу, и за свой труд и силы, вложенные в него. Не знаю, как приглашенным мастерам и их семьям, а мне хотелось играть бесконечно, лишь бы заниматься своим любимым и полезным делом.

Играть и наблюдать за присутствующими оказалось очень даже интересно. Зрелые мастера собирались по двое-трое и обсуждали деловые вопросы, Их жены сидели на диванах и перешептывались, делясь последними новостями и пристально приглядывая за своими отпрысками, а молодежь веселилась: то и дело раздавался веселый разноцветный смех на фоне приглушенного однотонного гула голосов старшего поколения.

Мы играли в течение трех часов с полуторачасовым перерывом на обед. Приглашенные и хозяева обедали в помещении столовой. Нас тоже не обнесли угощением. Одна мелодия сменяла другую. По большому счету нас мало кто слушал, редко какие пары останавливались напротив, прислушиваясь к музыке. В основном гости были заняты друг другом и беседой, что устраивало всех: и их, и нас.

Дочери мастера Дербиша оказались милыми девушками: улыбчивыми, дружелюбными, веселыми и совсем незаносчивыми, с приятными цветочными голосами. Поэтому наполнять лирическими эмоциями мелодии было легко. Под некоторые из наших произведений молодые люди принимались танцевать, заполняя пространство зала искорками смеха и добрыми морщинками улыбок старшего поколения.

Разъезжаться приглашенные стали после девяти. Мастеровое сословие не могло себе позволить гулять ночами напролет, как аристократы, ведь с самого утра каждому мастеру необходимо было снова приступать к работе, обеспечивающей ему достаток и процветание.

Возвращались мы точно так же, как и приехали сюда: повозка довезла до скрытой двери, в вотчине мастера Лира мы приобрели свой естественный облик, после чего Даррак провел меня к моей комнате, а сам отправился к себе.

На следующие шесть дней нас ожидал подобный распорядок. Каждый вечер мы должны были играть в доме у мастера Дербиша, ненавязчиво укрепляя эффект воздействия. Как оказалось, кроме самого первого, вечера были тематическими, посвященными одному из времен года и межсезоньям. Согласно теме вечера оформлялся зал, составлялось и украшалось меню, и, конечно, наряжались гости.

Мы уже третий день исполняли нетяжкую повинность перед отечеством. Сегодня  темой вечера была весна во всех ее чудесных цветочно-зеленых проявлениях. Цветы были везде: в вазах на полу, на столиках, в прическах у дам и в петлицах у молодых людей. Весеннее настроение вместе с пением птиц, чьи клетки, увитые цветами, были расставлены по залу, разливалось в воздухе вместе с искренним полным веселья смехом, окрашивая пространство в яркие цветочные, щедро разбавленные сочной зеленью краски.

Когда гости, согласно заведенному распорядку, удалились в столовую, я вздохнула с облегчением. Приятно было вновь оказаться в тишине. Навязчивый шум, звучащий несколько часов подряд, изрядно утомляет. Потянувшись, размяла слегка затекшую шею и выдохнула:

- У мастера Дербиша очень мило, но как же я рада оказаться в тишине и вне толпы.

Даррак улыбнулся и отложил Никельхарпу. Расторопные, привыкшие улыбаться слуги принесли нам ужин, а потом так же споро унесли использованную посуду. По опыту я уже знала, что гости начнут возвращаться в зал не ранее, чем через час. На это время нам было разрешено отлучаться, но выходить на улицу, где, в отличие от этой комнаты, властвовала зима во всех ее морозных проявлениях, не хотелось, а бродить по чужому дому - тем более. Еще раз окинув взглядом прекрасно декорированный зал, я повернулась к Дарраку, чтобы заметить, как тут красиво, но встретилась с его глазами цвета дождливых капель и не стала нарушать тишину. Не знаю, сколько мы так сидели, и что Дар, неотрывно смотрящий в мои глаза, в них находил, но прерывать зрительный контакт не хотелось. Я не испытывала ни малейшего смущения или неловкости от столь продолжительного диалога взглядов, ведь отсвечивающее голубоватыми отбликами серебро говорило мне гораздо больше, чем его обладатель, а я была только рада внимать его волнующей игре. Игре… Вспомнив кое о чем, я улыбнулась и первой нарушила тишину, мягко ласкающую уши:

- Дар, я могу попросить тебя кое о чем? – немного волнуясь, спросила я.

Даррак приподнял бровь и ответил:

- О чем? – сапфировые грани искрили неожиданной хрипотцой.

- Сыграй для меня, пожалуйста? – я произнесла просьбу почти шепотом, опасаясь, что голос предательски задрожит.

Даррак улыбнулся и, не сказав ни слова, встал со своего табурета, чтобы через пару секунд устроиться за роялем. Я развернулась так, чтобы видеть его глаза и руки. Подарив мне еще один затянувшийся пристальный взгляд, Даррак откинул крышку рояля, несколько мгновений будто размышлял, что именно мне сыграть, а затем широкие ладони зависли над блестящими глянцем клавишами. Длинные музыкальные и чуткие к инструменту пальцы начали свой танец по черно-белому ряду, и зазвучала тихая неспешная мелодия, плавно и медленно заполняющая пустое пространство зала.

Тональность Лунный Рубин на золотой нити. Музыка начинается тихо и плавно с маленькой красной искорки, совсем крошечной, но неожиданно стойкой и решительной. Искорка разгорается и постепенно вырастает до размеров решительно настроенного бойкого огонька, который уже вовсе не так робок, как то сверкающее зернышко, что стало ему началом. Он разрастается намного смелей и решительней, чуть ли не с боем отвоевывая себе свободное пространство. И вот уже языки бушующего ярко-красного пламени заполняют помещение. Они не жгут, они дарят тепло, сдерживая невиданную мощь, но я подсознательно ощущаю, каким жарким может быть это пламя, и на одну сумасшедшую секунду чувствую неистовое желание сгореть в нем без остатка. Музыка, как огонь, который она олицетворяет, непредсказуема и неуловима: она меняет темп и размер, так же неожиданно возвращаясь к прежнему, будто огненные волны накатывают и отступают, разжигая ответный жар в моей душе. В какой-то момент в алом пламени появляются первые лунно-аметистовые нотки, пронизывающие тонкими воздушными лианами рубиновое марево, добавляя ему решительности, стойкости и постоянства. Красный и фиолетовый потоки сплетаются, но не соединяются, а взаимодействуют друг с другом. Они как две грани одного целого. Лавандовые воздушные потоки нежно и ласково, словно любящие руки, гладят мои волосы и лицо, окутывают фигуру непрерывающейся дымкой, будто заключая в защитный кокон. Эта бережность невыразимо ярко контрастирует с набирающим обороты пламенным штормом, отринувшим осторожность и демонстрирующим сейчас всю свою мощь. Ослепляющие искры осыпаются, соприкоснувшись с моей аметистовой защитой, алые лепестки льнут к ней, но не с намерение сжечь, растерзать, а в стремлении поближе оказаться ко мне. Я улыбаюсь и протягиваю вперед руку, чтобы коснуться рвущегося ко мне пламени, но лавандовая дымка, словно вторая кожа, примыкает ко всему моему силуэту. И вдруг мне становится так радостно, так легко на душе, что хочется лишь одного: оказаться в кольце любимых рук, но для этого пришлось бы прервать прекрасную, насыщенную чувствами мелодию, поэтому прорваться наружу я разрешаю лишь улыбке и только ей.