Консерватория: музыка моей души - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 72

Вернувшись в малый зал с белым концертным роялем, он оставил меня подстраивать инструмент, а сам отправился за своей никельхарпой. Вернулся довольно быстро: я только-только успела подстроить незначительно расслабившиеся струны псалтири.

Выданный инструмент был хорош, но неожиданно для себя я почувствовала, что скучаю по своей консерваторской псалтири. Нет, в них не было особых различий, просто к своей я уже привыкла, как и к роялю-учителю, и старому черному лебедю до него. Ничего не могу поделать с собой. По какой-то необъяснимой причине, к инструментам я привязываюсь гораздо быстрей и охотней, чем к людям, еще с самого детства.

Никельхарпа Даррака настройки не требовала. Придвинувшись поближе ко мне, он занял стул, принесенный им же для маэстро Диармэйда, а я снова расположилась на банкетке. Оказалось, что оллам успел сходить в музыкальную библиотеку и принес партитуры для нашего ансамбля, так что белый рояль-гордец сегодня должен был послужить нам пюпитром. Я усмехнулась, представив, что мог бы сказать напыщенный инструмент о столь непочтительном своеволии, и погрузилась в чтение нот.

Как псалтирь, так и никельхарпа были народными инструментами и в классическом исполнении встречались чрезвычайно редко, но национальные песни и мелодии у Залдана были очень красивыми, так что выбирала я с энтузиазмом. Первым, на что наткнулся взгляд, был танец девушек в полнолунную ночь. Музыка традиционного народного танца. Очень красивого. Девушки вели его одни, двигаясь, словно лебеди: плавно, без остановок, будто паря над землей. А легкие платки, используемые в этом танце, только добавляли ему сказочности и загадочности. Полнолунная мелодия, же была каноном задумчивости, недосказанности и волшебства. Не раздумывая ни секунды, я указала на это произведение и вопросительно посмотрела на Даррака, взглядом прося разделить со мной чудесную мелодию. Дар кивнул, соглашаясь и поддерживая выбор.

Вступление было моим. Я не так давно стала овладевать искусством игры на псалтири, и не то, чтобы это было слишком сложно, напротив, инструмент был настолько доброжелательным, что играть на нем оказалось довольно легко. Но все равно в первый раз я выбрала темп, гораздо более медленный,  чем значился в партитуре.

Мелодия окрашивается глубоким аметистовым цветом с вкраплениями глубинного синего оттенка и редкими всполохами нежно-розового. Она как будто рисует картину теплой летней ночи, освещенной полной луной, пронизывающей своими тонкими серебристыми лучами ночное марево. Небесные переливы псалтири, как никакие другие, вписываются в эту сцену, придавая оттенок прозрачности и легкости, словно музыка льется от самой луны, наполняя воздух волшебством.

Спустя десять тактов тихо, словно издали, раздается звучание никлехарпы, ненавязчивое, одновременно зовущее и поддерживающее. Постепенно ее партия становится громче, чтобы в итоге плотно сплестись с партией моей псалтири так, чтобы уже нельзя было различить, где начинаются ноты одной, а где заканчиваются другой.

Играть с Дарраком было непередаваемо приятно. Даже в периоды, когда его партия становилась ведущей, он чутко прислушивался к моей и, если было нужно подстраивался, задерживался или ускорялся. Я старалась отвечать тем же, но владение инструментом у оллама все же было на совершенно другом уровне.

Мелодия то лилась, то прерывалась, когда, заслушавшись, я переставала следить за бегущими бусинками нот, и приходилось возвращаться или начинать сначала. Дар не сердился. Он улыбался уголками губ и терпеливо подсказывал, где именно, моя воодушевленность прерывала нить черного жемчуга на белой бумаге. Вместе мы вновь соединяли ее, возвращая мелодии целостность звчания и характера.

Я чувствовала, как музыка зовет меня кружиться под призрачным светом луны, окутывает аметистовым туманом и шепчет-уговариват скорей присоединиться к ее собственному танцу. В народе ходило поверье, что мужчина, предназначенный женщине, не сможет оторвать взгляда от нее, танцующей под луной. Не знаю, правда ли, но после праздников, венчавшихся этим танцем, в деревнях обычно стихийно играли свадьбы. Я улыбалась. С одной стороны действительно хотелось поймать лунный свет в ладони и завладеть безраздельным вниманием моего мужчины, но какие-то струны внутри меня пели, что все внимание Дара и так принадлежит мне. Я улыбалась. Невероятно хотелось верить этим струнам, ведь мой взгляд теперь навсегда обречен искать его, где бы я ни находилась.

Мелодия заканчивалась на ноте недосказанности, она будто просто перешла из слышимого регистра в неуловимый и продолжала играть снова и снова, не имея конца. Девушки в эту самую ноту должны были бы застыть в танце так, будто еще он еще продолжается, словно еще секунда – и они снова поплывут легкой поступью по поляне, развевая платок в руке и повторяя его плавные движения, снова приковывая к себе внимание влюбленных глаз.

Мы повторяли эту простую в написании, но играющую невероятным множеством оттенков мелодию снова и снова. Пока мне уже не нужно было заглядывать в партитуру; пока нотная нить черного жемчуга не перестала рваться под моими пальцами; пока нехитрая, но такая искренняя и будто неземная мелодия не запомнилась мне до малейшей, самой бледной краски.

Но на этом работа была не закончена. Нет. Настоящая работа только начиналась. Убедившись, что свою партию я играю даже без нот, Даррак произнес:

- Молодец, Талли. А теперь давай попробуем наполнить эту мелодию эмоциями. Чтобы не она рассказывала нам, а мы могли рассказать о чем-то радостном с ее помощью.

Я кивнула и, настроившись, воскресила в памяти дрон диджериду, призывающий пустоту в мое сознание. Радость. Радость поведать не сложно. Тем более, что сейчас мне даже настраиваться особо не нужно. Посмотрев на Дара, я улыбнулась и снова коснулась струн подушечками пальцев.

Теперь оттенки навевала не сама мелодия. Теперь ими окрашивала пространство я сама. Я сплетала серебро лунного цвета, с аметистовым облаком, сама зажигала розоватые искорки и направляла их легким бесцветным ветерком в зал, представляя, что разделяю потоки на множество частей, которые, в нужный момент потянутся к сердцам будущих слушателей, поселяя в их сердцах радость, которая наполняет мое собственное.

Управлять ветром, напитанным мелодией и эмоциями, оказалось на удивление легко, и я понимала почему: Даррак. Помощь его мелодии была ненавязчивой, но ощутимой. Он пользовался теми же оттенками, раскрашивая пространство в те же цвета. Переплетаясь в единое целое с моими нотами, он помогал им играть ярче, наполняя эмоции большей глубиной. Я видела эти насыщенные краски в местах соприкосновения наших партий. Вернее, редкие моменты одиночества светлыми пятнами выделялись на сочном фоне общей музыки и общих чувств. Понимание, что без его поддержки мне было бы гораздо сложней, плескалось на дне сознания, а остальную его часть занимало наслаждение музыкой, в которой наши мелодии свивались, становясь единым цельным произведением и даря чувство небывалой наполненности.

После радости Даррак настоял на том, чтобы мы вместе раскрасили музыку поочередно в цвета смятения, тоски, печали и азарта. Самым труднвм оказалось наполнить лунную мелодию чувством злой ревности. В моем восприятии они были разными до несовместимости. У меня просто не получалось представить, как можно, слыша такую мелодию испытывать что-то негативное.