Моё оцепенение разбил звук открывающихся дверей и четких уверенных шагов. Я повернулась к источнику и увидела, как в столовую входит мужчина, овеваемый флером власти и решимости, за ним шел другой, шарм которого источался, казалось, из всех пор. Оба мужчины были высокими, гибкими и приковывали к себе взгляд с первой секунды.
Первого сложно было не узнать. Его профиль чеканился на всех монетах. Его величество Алистар Гофрейдх подошел к своему месту во главе стола и вальяжно на него опустился, принимая удобную позу. Второй последовал за ним и занял стул по правую монаршую руку.
Я наклонилась к подруге и шепотом спросила:
- А это кто?
Уточнять не пришлось, Ния сразу поняла, о ком именно я спрашиваю, и ответила так же тихо:
- Это лорд Гаррет Бирн, глава тайной службы его величества.
Я едва заметно кивнула, благодаря солнечную девушку за информацию, когда его величество решил взять слово:
- Приятного аппетита, лорды и леди, - произнес он, наполнив пространство отблесками белого золота, захватывающими внимание с первого звука, причем без малейшего влиянии природы олламов. В ту же секунду снова распахнулись двери и в помещение вплыли лакеи, несущие накрытые полусферическими крышками блюда. Сервированный стол стал заполняться едой, которую слуги без суеты и лишних телодвижений, практически незаметно стали раскладывать присутствующим по тарелкам. Запахи витали умопомрачительные, и я бы захлебнулась собственной слюной, если бы снова не раздался голос его величества, проникающий во все уголки, негромкий, но слышимый всеми присутствующими:
- Вижу, к нам снова приехали студенты Консерватории Аберга. Хорошо. Я жду, что каждый из вас приумножит славу нашего государства и будет творить только во благо стране.
Все десятеро, мы синхронно кивнули и в унисон произнесли:
- Да, ваше величество.
Король весело ухмыльнулся и ответил:
- Замечательно. Единодушие – похвальная черта для музыкального братства.
А мне на секунду показалось, что такая реакция студентов – традиционная, как заметил Кеннет, хоть и не подготавливаемая – весьма забавляет правителя.
Ужин прошел спокойно. К нам, студентам, с вопросами никто не приставал, очевидно, придерживаясь мнения, что шефство его величества над учебным заведением – это прекрасно, но много внимания к студентам не приносит пользы. Обратно к покоям нас так же провел проректор, предупредив, чтобы запоминали дорогу, ибо мы все-таки не дети и постоянного провожатого у нас не будет.
В эту ночь я, наконец, выспалась, восхваляя щедрость его величества и стараясь не вспоминать о жестких бугристых матрасах постоялых дворов.
На следующий день после завтрака, который нам принесли прямо в комнаты, метр Ханлей Дойл повел нас в вотчину главного музыкального распорядителя. Я едва сдерживала шаг от нетерпения. Идти долго не пришлось. Как выяснилось, во владения старшего оллама было отведено все помещения западного крыла на втором этаже. Метр Дойл провел нас в помещение, похожее на консерваторский малый концертный зал, где мы стали ждать великого маэстро.
Он появился резко и неожиданно спустя минут двадцать. Стремительным вихрем ворвавшись в двери, быстрым шагом прошел до рояля и резко развернулся. Затем остановился и оглядел каждого. Когда его взгляд коснулся подруги, весь сердито-насупленный вид поплыл под напором улыбки, немедленно уступившей место недоуменному выражению лица.
- Орния, свет мой, ты почему до сих пор здесь?
Его голос был чист, как озерная вода, и играл оттенками, переливаясь, всей палитрой цветов. Не давая времени ответить, он повернулся к преподавателю и, грозно сведя брови, продублировал вопрос, но уже с грозовыми интонациями – лорд Дойл, почему Орния до сих пор здесь?!
- А где ей еще быть, метр Диармэйд? – спокойно и даже с легкой улыбкой поинтересовался наш преподаватель.
- Как где? Как где?! На репетиции, конечно!!! До праздника всего четыре дня! Четыре!!! – голос маэстро гремел под самым потолком, пуская громы и молнии, но страшно почему-то не было. Внезапно он повернулся и совсем другим тоном обратился к Ние:
- Орния, свет мой, пойдемте. Нам еще столько всего нужно успеть.
- Конечно, маэстро, - улыбнулась солнечная девушка, одаряя главного музыкального распорядителя сияющей улыбкой, от которой тот на несколько секунд поплыл, а потом встряхнулся, подошел к подруге и предложил ей руку, которую она, не раздумывая, приняла. Уже на выходе из зала их остановил метр Дойл:
- Метр Диармэйд, а что с остальными?
- Ах да! – воскликнул метр и обернулся. – Исполнителей в соседний кабинет, вокалистов в тот, что напротив, музыковеда проводите в библиотеку, а композиторы пусть остаются здесь. Ими всеми займутся мои люди.
После этих слов, он снова повернулся к двери и быстро, но уже не так стремительно, явно оберегая Нию, удалился из помещения.
Спустя несколько минут я осталась в зале одна, напутствованная указанием никуда не уходить, пока не придет подчиненный маэстро. Пятеро студентов-исполнителей во главе с Кеннетом, два вокалиста, музыковед и метр Дойл удалились по указанным адресам, оставив меня в прозрачной тишине.
Несколько секунд я стояла в ожидании, а потом решила, что просто так стоять глупо и поднялась на сцену, где стоял большой концертный рояль сияющее-белого цвета. У меня руки тянулись прикоснуться к нему с того самого момента, когда я зашла в это помещение и увидела его.
Он был великолепен, выполнен столь изысканно и украшен так гармонично, что было страшно к нему притрагиваться. Однако страх был быстро вытеснен любопытством, поэтому я подошла к инструменту и медленно и бережно откинула крышку.
Трое суток без инструмента, без возможности коснуться звуков, отозвались нервной дрожью в пальцах. Я присела на край белой, обитой кожей, банкетки и погладила клавиши легким движением, знакомясь с белоснежным роялем. Он был прекрасен, горд и величествен. Монументально-ажурное чудо. Налюбовавшись, я опустила руку и погрузила пластины в штульраму. Звук оказался невероятным, а сами клавиши необычайно чувствительными. Инструмент как будто сам угадывал, каким должно быть звучание, мне оставалось только слушать его. И я с удовольствием слушала, тем более что настроен красавец был идеально.
Я перебирала клавиши просто так, не играя ничего определенного, просто наслаждаясь кристальной чистотой и звучностью мелодий, отдыхая душой. Уже по привычке закрыла глаза. Мне давно не нужно было видеть черно-белый глянцевый ряд, чтобы играть: пальцы были приучены к интервалам, а слух подсказывал их порядок. Постепенно напряжение разжимало те тиски, в которых держало меня всю дорогу, душа понемногу расслаблялась.
Я остановилась, когда почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Оторвала руки от клавиатуры, открыла глаза и стала искать источник ощущения. Каково же было мое удивление, когда им оказался ни кто иной, как Даррак Кейн.