Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке | Павел Брянцев | страница 195 | LoveRead.ec

25 апреля 1863 г. Михаил Николаевич Муравьев был приглашен к государю императору, где ему было объявлено, что он назначается генерал-губернатором в Вильну с неограниченною властию, для подавления мятежа. Поблагодарив государя за оказанную честь и доверие, Михаил Николаевич по выходе от него немедленно стал собираться к отъезду.

1 мая было официальное объявление о назначении Муравьева на новую должность, а 12 мая Михаил Николаевич, помолившись в Казанском соборе и приложившись к чудотворной иконе, находившейся в сем соборе, выехал по железной дороге в г. Вильну. 14 мая, в 3 часа пополудни, он прибыл в этот город. 15 мая Михаил Николаевич сделал общий прием чиновникам, духовенству православному и всем вообще сословиям г. Вильны. Католическое духовенство было принято на следующий день особо. Оно явилось к нему вместе с своим епископом Красинским. Михаил Николаевич заявил ему, что он будет справедлив по отношению к честным людям, но строг и беспощаден к тому, кто будет уличен в крамоле: «Ни знатность происхождения, ни сан, ни связи, ничто не спасут крамольника от заслуженного наказания», – сказал Муравьев. На слова Михаила Николаевича епископ Красинский заявил: «Какой здесь мятеж? Здесь просто погоня за несколькими несчастными повстанцами; за ними гоняются войска как за зайцами». То же самое, вслед за Красинским, тут же при католическом духовенстве, повторил бывший при сем жандармский окружной генерал-майор. Последний даже прибавил, что причиною восстания служат отчасти раскольники, которые, как разбойники, нападают на помещиков, особенно католических^[405]. Из слов Красинского Муравьев увидел, что поляки слишком уверены в своей силе и решительно далеки от мысли сознаться в виновности. Но больше всего взволновало Михаила Николаевича заявление жандармского генерала. По окончании приема Михаил Николаевич пригласил его в свой кабинет и тут резко ему высказал, что он не может быть верным сыном отечества, так как стоит на стороне врагов его и защищает их. В заключение Муравьев заявил ему, чтобы он уезжал отсюда, так как он, Муравьев, служить с ним не желает. Жандармский генерал поражен был этим, смутился и не знал, что сказать, – он никак не думал, чтобы новый генерал-губернатор так круто с ним поступил, потому что жандармский генерал до сего времени был самый сильный человек в Северо-Западном крае и притом любимец шефа жандармов, человека самого близкого к государю. Через неделю жандармского генерала уже не было в Вильне, а вслед за ним выехал и Назимов.

Прибытию в Литву М.Н. Муравьева больше всего обрадовались лица военного сословия. Зная его ум и его характер, лица военного сословия вполне были уверены, что с приездом Михаила Николаевича в Северо-Западный край изменится система управления и что поляки, сделавшиеся по отношению к русским, вследствие слабости Назимова, гордыми, грубыми и невежественными, скоро будут усмирены. Гражданские же чиновники, среди которых большая часть были поляки, встретили Муравьева с видимым неудовольствием.

Первые дни своего пребывания в Вильне М.Н. Муравьев занялся состоянием войска в Северо-Западном крае; прежде всего он улучшил их материальное положение, потом постарался поднять их упавший дух и затем правильно распределил их по губерниям и уездам, для скорейшего уничтожения бродивших мятежных шаек. По словам Михаила Николаевича, войска, находившиеся в Северо-Западном крае, с первых дней его пребывания в Вильне привязались к нему в высшей степени, особенно гвардейцы. В них Михаил Николаевич нашел самых деятельных и самых энергических исполнителей его приказаний. «Войска, – говорит М.Н. Муравьев в своих записках, – с радостию принимали все возложенные на них поручения; даже в солдатах было заметно особое стремление к подавлению мятежа. Солдаты на все шли с самоотвержением; их много ободряло данное мною им приказание не давать пощады полякам, которые бы осмелились быть с ними дерзкими; при этом я еще, – продолжает Михаил Николаевич в своих записках, – дал им право, чтобы дерзких поляков немедленно арестовать и представлять коменданту». Последняя мера, особенно после нескольких примеров, сильно подействовала на поляков, они увидели, что с ними Муравьев не будет шутить.

24 мая М.Н. Муравьев, с целию скорейшего подавления мятежа, издал особую инструкцию, которую можно назвать военно-полицейскою; сущность ее следующая: а) все подчиненные управлению Михаила Николаевича губернии (их было 6: Виленская, Ковенская, Гродненская, Минская, Могилевская и Витебская, а впоследствии сюда была присоединена и Августовская) объявлены на военном положении; б) весь край был разделен на военные округа, которые подчинены были особым военным начальникам; в) в каждом отделе образована особая следственная комиссия.

Обнародовавши свою военно-полицейскую инструкцию, Михаил Николаевич занялся устройством г. Вильны, как главного литовского центра, где ютилась крамола. Так как из Вильны каждый день уходило в лес для поступления в число мятежников человек по пятьдесят, то Муравьев объявил всем домохозяевам, содержателям трактиров, настоятелям церквей и монастырей, что за всякое ушедшее лицо отвечают суммою денег от 10 до 100 рублей, а в случае повторения – вдвое. Эта мера имела огромный успех: неделю спустя полицеймейстер уже более не доносил Михаилу Николаевичу о бежавших в лес виленских обывателях. После этого Муравьев занялся рассмотрением виновности тех лиц, которые арестованы были еще при Назимове и которые уже подвергались суду, но приговоры не были постановлены, а если для некоторых и были постановлены, то не были приведены в исполнение из боязни раздражить поляков. Приступивши к рассмотрению дел, Михаил Николаевич начал с самых важных преступников, которыми оказались ксендзы. В продолжение одной недели он рассмотрел только пять дел: двух ксендзов и трех панов; первых двух Муравьев велел казнить, а остальных сослать в Сибирь^[406]. Поляки не верили, чтобы Муравьев решился на казнь виновных, но когда увидели исполнение сего на деле, то пришли в ужас; они поняли теперь, что Муравьев не Назимов и слова пускать на ветер не любит.