Вести о Япан-острове в стародавней России и другое - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Ермакова cтр.№ 63

В этом году очень хотелось бы посетить Японию, поесть gyu-nabe ^[311] и выпить сакэ (хотя я совсем не пью из-за сердца, но сакэ все же выпил бы), но боюсь, что задержит режим экономии.

Привет Кику-сан и Светлане ^[312] (кстати, почему Светлана?).

Твой Олег.

От младшего брата Юрия.

Ленинград, 7 марта 1929 г.

Дорогой Орест! Сегодня получил ужасную телеграмму из Москвы: Олег умер. Трудно говорить, но это факт. Собираемся сегодня выехать в Москву, но на вечерние поезда не было мест. С другой стороны, боюсь за свои нервы, они страшно натянуты. Я, хотя и был подготовлен длительной болезнью Олега, но все же думал, что смертный исход, несмотря на тяжелое положение, маловероятен, вернее, не хотел об этом думать и закрывал глаза на то, что Олег уже с прошлого тебе письма от меня безнадежен. У него было очень плохое сердце. <…> Не могу понять и объяснить столь бессмысленную смерть столь молодого человека. Ужасно. Женя ^[313], конечно, в ужасном виде. <…>

Пиши чаще. Нас теперь осталось два брата ^[314], будем же поддерживать теснее связь, а может быть, в скором времени, увидимся.

Целую тебя.

Твой Ю. Плетнер ^[315].

Письма 60-х гг. XX в.

От Н.И. Конрада.

Москва, 21/XII 62.

Дорогой Орест Викторович!

Когда это письмо дойдет до Вас, на листках наших календарей цифра «2» уже сменится цифрой «3». Вы как-то писали мне, что недоумеваете, почему такая смена цифр вызывает у людей какие-то особые эмоции. Вполне понимаю условность понятия «новый год», но все же не могу не воспользоваться этим понятием для того, чтобы лишний раз пожелать Вам и Вашей милой семье мирной, спокойной — внешне и внутренне — жизни.

Недавно пришло Ваше письмо. Еще в конце весны было также от Вас письмо. Да, действительно, я долго не отвечал Вам. Вернее — не писал, потому что наша переписка не есть «вопрос-ответ», — просто — дружеский разговор друг с другом независимо от всякого повода.

Долго же не писал Вам отнюдь не оттого, что как-либо забывал Вас или не о чем было писать. Жизнь заполнена суетой. Ее даже больше, чем работы. Хотя и работы — сверхдостаточно. И притом — очень разной. Мне приходится принимать то или иное участие в общих работах в области литературоведения, языкознания и истории. Все это даже отдвигает далеко на задний план собственную работу.

Не знаю, верно это или нет. Не хочется верить, но некоторые наши ученые, бывающие в Париже и имеющие дело с ЮНЕСКО, т. е. встречающиеся с Вадимом ^[316] Елисеевым (он — главный организатор «Истории научного и культурного развития человечества»), заявляют, что Сергея Григорьевича уже нет на свете. И чуть ли уже довольно давно. Проверить эти сведения я пока не имею случая. Может быть, Вы можете что-либо сказать?

Недавно мне удалось прослушать магнитофонную запись собрания, устроенного в память Николая Александровича Невского его учениками. Запись эта была доставлена мне здешним представителем газеты «Асахи», и так как она предназначалась для Нелли ^[317], я отослал ей. Прослушать самому мне не пришлось, так как магнитофона у меня нет.

И вот — недавно я прослушал. Должен сказать, что меня глубоко тронуло все — и сам факт собрания учеников, из которых некоторые специально приехали в Осака; и то теплое чувство, с которым они говорили о своем сэнсэе. Передайте, пожалуйста, всем тем, кого Вы можете увидеть, и особенно председателю этого собрания, сказавшему вступительное слово по-русски, мою глубокую благодарность за их доброе отношение к памяти нашего общего с Вами товарища. Я очень высоко ценю также и то, что они пожелали записать все, что говорилось на этом собрании, на пленку и послать эти свои «живые голоса» дочери Невского.

А Ваше слово, дорогой Орест Викторович, меня очень взволновало. Я чувствовал, что волновались и Вы, говоря свою речь. Особенно — в конце. И очень хороши были Ваши заключительные слова. Но помимо всего этого меня взволновал сам факт — то, что я слышу Ваш голос. Как это все же получается иначе, чем когда читаешь то, что Вы говорите в письме. Меня — и в этом отношении мы полностью согласны с Натальей Исаевной — особенно порадовало, что голос Ваш звучит молодо и бодро. Я сразу узнал его.

К сожалению, некоторые из Ваших русистов, приезжавшие к нам, так и не попали ко мне. Это — только досадная случайность. Я всегда с удовольствием встречаюсь и беседую с приезжающими сюда гостями из Японии. Были у меня Курода, Йонэкава, Накамура. Я не говорю уже о Кубо. Кстати, передайте ему от меня новогодний и прочий привет по случаю Нового Года и скажите ему, что куколка, которую он любезно подарил нам, захвачена Натальей Исаевной и стоит у ней на книжном шкафчике около ее письменного стола и, как она говорит, украшает всю комнату. Вообще у меня сейчас уже есть несколько сувениров, живо напоминающих мне Японию, хотя, как я чувствую, во многом — совершенно иную, чем та, которую я когда-то знавал. Только с удовольствием констатировал, прослушав магнитофонную запись выступлений на собрании в память Н.А. Невского, что японский язык в общем еще остался тем же, каким был и раньше. А то за чтением всякой прессы я начинал уже думать, что и правда, что вместо такого милого сердцу слова, как «го хан», сейчас говорят «райс» ^[318]. У одного из выступавших даже мелькнуло слово «ирассяру», а я уже думал, что это слово уже отменено как не соответствующее демократичности нынешней Японии. А письмо, оглашенное на собрании, которое прочел один из учеников Н.А. Невского, прямо поразило меня. Правда, в нем не было глагола «соро», но столь приятный для моего уха «книжный стиль», правда в некоторых его элементах, все же сохранился.

Как изменилась Япония — видно и из того, что ^[319] сообщили мне о «студенческом спектакле». Итак — «Иркутская история». Вместо «Плодов просвещения»! Да… Что ж! Вполне закономерно. И очень хорошо. «Иркутская история» — пьеса современная: и по языку, и по содержанию. Вы ее подвергли разбору. Не могу ничего сказать Вам, т. к. этой пьесы не читал. И на сцене не видел.