У меня к Вам, конечно, целый ряд просьб. Пришлите мне, пожалуйста, первый № Тэйкоку бунгаку
[294], если возможно, пришлите, пожалуйста, с ближайшей вализою
[295] диапозитивы, которые Вам принесет Коля Невский. У него две коробки, так мне нужны те, которые в маленьком ящике. Не откажите в любезности опустить в почтовый ящик в Токио прилагаемые письма и открытки. Поклон всем знакомым и всего Вам наилучшего. Жму руку.
Ваш С. Елисеев.
От Юрия Плетнера, младшего брата.
[Письмо написано на бланке отца с грифом «Член Петроградской Городской Управы
В.И. Плетнер»]
Петроград, 7 октября 1917 г.
Дорогой Орест!
Вчера исполнил твое поручение в библиотеки. Кудряшев дал мне разрешение пользоваться библиотекой по твоей карточке. За мной уже числится 3 книги. Что нужно — пиши, и я пошлю тебе тогда нужные книги вализой. У нас сейчас занятия не клеятся, ибо то их отменяют, то опять начинают. У вас на Восточном факультете все идет по-прежнему. <…>
У нас сейчас в Петрограде все очень неспокойно, с взятием Эзеля
[296] очень много [людей] выезжает. Кроме того, сегодня прошел слух о занятии Балтийского Порта немцами. Временное Правительство покидает Петроград и переезжает в Москву. У нас все заняты выборами в Учредительное Собрание. Я хочу устроиться в комиссию по выборам, так на руб. 200 в месяц, а деньги сейчас нам очень нужны, ибо все ужасно дорого. Например, обед стоит около 20 р. Олег сейчас поступил в Военную Цензуру, пропускает корреспонденцию на китайском и японском языках. <…>
Целую тебя.
Ю.П.
От Олега Плетнера, младшего брата.
[Письмо написано на бланке с грифом «Член Петроградской Городской Управы В.И. Плетнер»]
8 октября 1917 г.
Дорогой Орест!
Наши дела Ты [орфография подлинника. — Л.Е.], должно быть, знаешь из телеграмм. Положение становится тревожным. Немцы заняли Эзель. Положение Ревеля почти безнадежно. К Петрограду доступ открыт. Спешат эвакуироваться, и если скоро зима, то вопрос, как говорят, лишь в том, будут ли немцы брать Петроград или нет. Т. е. захотят — или нет.
Все требуют мира, и, должно быть, он будет заключен скоро. Надо думать, пярнуская конференция положит конец этому разврату.
Я пока что работаю в Цензуре в качестве Японского цензора и буду готовиться в Министерство Иностранных дел, куда, ежели ничего к тому времени не изменится, поступлю к 1 января. (Против Вашего посольства в газетах левых ведется усиленная пропаганда, и Крупп Ваш вместе с Г.А. Казаковым
[297] не выдержат долго. Выпишут.)
Твое университетское заявление я передал С.Г. Елисееву. Он нашел, что, может быть, его не следует подавать, так как, во-первых, оно написано не совсем гладко и со многими промахами, а затем уже совет университетский, вернее, факультетский имел место, и было решено признать за Тобой право остаться при Университете, т. к. предполагается, что если почему-либо Ты Университету понадобишься, то Ты всегда по первому его требованию оставишь посольство и вернешься в Alma Mater. Относительно оставления за тобой the money кажется слабо, но еще не определенно. Рамминга
[298] уже решено вычеркнуть из списков и поставить на Black list, дабы неповадно было. В совете общества или, вернее, в японской секции общества Востоковедения Елисеев предложил мне и Конраду заместить выбывших Тебя и Рамминга. Совет, кажется, in corpore войдет в союз печати при Совете крестьянских Депутатов по контролю над сведениями из Японии, но это еще не решено, а потому надлежит хранить в секрете.
Мне предложили прочесть доклад о рабочем <движении> в Японии в январе, если к этому времени Петроград не возьмут немцы — прочту.
Министерство иностранных дел, может быть, будет эвакуировано в Москву <…>
Занимаюсь я с одним японцем Iwai-san, довольно милый господин, хорошо одет — я его обучаю по-русски. Я читаю с ним книги по японскому рабочему вопросу, в к-ом он, к сожалению, понимает очень слабо. Он уже «изучается историей» и довольно сносно читает, но в разговоре не силен, сбивается всегда на японский.
Я тут занялся еще писательством в крайне левых газетах. Недавно была помещена статейка о рабочем вопросе в «Новой Жизни». «Новую Жизнь» с этой статьей прилагаю. <…>
Олег П.
От М.Н. Рамминга.
Токио, 27 мая 1923 года.
Дорогой Орест Викторович,
Спасибо за Ваше письмо от прошлого воскресенья, и так как сегодня дождливое воскресенье, то и я засел ответить на Ваше и другие письма. Рад слышать, что довольны новой службой и хорошо устроились совместно с Николаем Александровичем. Собственно говоря, Вам зря обзаводиться своим хозяйством, если есть холостой знакомый, с которым и веселее и дешевле жить. У нас все по-прежнему без перемен, как Вы нас нашли после годового перерыва. Скоро займусь приисканием дачи, пока этого еще не сделал, но еще не знаю, где искать — в Камакура или в Дзуси. Мне последнее место куда лучше нравится, надеюсь, что в этом году будет столько же свободных домов, как в прошлое лето, ведь фукэйки [состояние экономического упадка. — Л.Е.] еще не прошло. Не знаю, как у Вас, а здесь весь май был дождливый и прохладный, хотя в общем жаловаться нельзя, только в теннис играть мало приходится. Только что ходил смотреть на состязание между филиппинскими чемпионами и известным Кумагаи — очень хорошо они все играют, не знаю, как им повезло у Вас в Осака, здесь их с легкостью побили, но лучше играют, и главным образом красивее, чем ожидал.
Лекция д-ра Вайманта в Азиатском О-ве об лингвистическом исследовании происхождения японских народа и языка была довольно интересна. Невский как-то утверждал, что между японским языком и малайским и полинезийскими языками нет ничего общего, а между тем этот Ваймант приводил целыми колоннами слова из полинезийских языков и диалектов, слишком близко совпадающих с японским, чтобы это могло быть случайностью, причем он брал для сравнения именно те слова японского, которые считаются самыми чистыми и первобытными и в то же время самыми примитивными, вроде хи, одори, токи, иро, норито
[299] и т. п. Самые поразительные совпадения — в ономатопоэтических выражениях, которых уйма в этих языках. Любопытны также некоторые явления, касающиеся числительных т. д. Эквивалент «хаи, хэи, э»
[300], как он показал, встречается, начиная от Маркезаских островов на востоке и до Мадагаскара на западе у Африки, в более чем 25 диалектах в этой же форме и с тем же значением. Он все время ссылался на ученого Брандстеттера
[301], сочинения которого могут быть интересны для Невского, если он сам хочет произвести сравнение с этой группой языков.