18
Все сущее есть нечто единое, и это нечто есть все сущее: планктон, фосфоресцирующее мерцание на поверхности моря, вращение планет и расширяющаяся Вселенная – все это связано единой эластичной нитью времени.
Джон Стейнбек и Эдвард Ф. Риккетс. Море Кортеса: бортовой журнал
Биографический отдел, напротив камина, под буквой С
Когда мы въехали в Уигтаун, по стенам домов уже ползли вечерние тени, а солнце медленно закатывалось за холмы. Юан вылез из фургона и зашел в дом, а я замешкалась снаружи, смакуя внезапно пронзившее меня чувство преждевременной ностальгии.
За те несколько дней, что я провела вдали от Уигтауна, я успела истосковаться по его ненавязчивой красоте, по причудливой площади, застроенной каменными домишками, по просторам близлежащих полей и широте неба, по местным болотам и морю. В отличие от Эдинбурга, этот городок пробуждал во мне не беспокойную тягу к приключениям, а глубокое чувство спокойствия и закономерности всего происходящего. Здесь мне на ум приходила история Будды, который, однажды найдя свою точку неподвижности под деревом Бодхи, расположился под его сенью и не хотел никуда уходить.
Из прожитых мною 25 лет я провела здесь лишь месяц, но каким-то таинственным образом это место успело стать мне родным. В моем аналитическом мозгу вертелся один и тот же вопрос: как такое возможно? Однако простая истина заключалась в том, что именно так оно и было. Быть может, атомы, из которых состояло мое тело, когда-то плавали в соленых водах уигтаунской бухты. А может, много столетий назад молекулы, из которых сформировались клетки моих конечностей, пребывали в теле пчелы, которая жужжала над голубыми колокольчиками галлоуэйских лесов, собирая пыльцу. Или же моя связь с этими местами была не столь буквальной, но мой внутренний ландшафт, согласно предположению Фрейда, совпадал с пейзажами Уигтауна.
Где-то за моей спиной раздался стук по стеклу. Резко обернувшись, я обнаружила Германа Мелвилла, который, к моему удивлению, и впрямь удобно устроился на заднем сиденье фургона. Он опустил стекло и высунулся наружу, прижимая к голове шляпу, чтобы та не свалилась.
– Ни то, ни другое, ни третье, – заявил он. – Это место взывало к тебе, а ты – к нему по причинам, которые никому из нас понять не под силу.
Высказавшись, он снова поднял стекло и откинулся на спинку сиденья, устраиваясь поудобнее и собираясь вздремнуть.
Мои шаги гулким эхом отражались от каменной мостовой главной улицы. Я быстро сбежала вниз с холма, потом миновала церковь и кладбище. Промчалась мимо старого каменного дома Деворгилы, мельком глянув поверх ограды, чтобы ухватить любимый вид на болота. Ноги несли меня дальше, я бежала, не сбавляя темп. Я дышала сбивчиво, хватая ртом воздух, тело горело от прилива адреналина. Я сама не заметила, как свернула за угол и оказалась на тропе, ведущей к Колу мучеников.
Это было мое любимое место во всем Галлоуэе. Небольшая тропа, окруженная лугами и испещренная небольшими лужицами, вела к открытым болотам, где пейзаж простирался во всех направлениях, насколько хватало глаз. Вдали виднелась зеленовато-коричневая линия уигтаунского побережья, которое мягко сливалось с синими водами бухты, сверкающей россыпями искрящихся солнечных бликов. Здесь же располагался орнитологический заповедник, где водились болотные птицы, и кристально чистый воздух наполнялся щебетом тысяч птичьих голосов, сливающимся в общую какофонию. Далеко впереди тянулась горная цепь. Ближе всего находился самый высокий пик – Кэрнсмор, который, как мне сказали, летом сверкал зеленью, словно огромный изумруд, а зимой приобретал коричневый оттенок и часто покрывался белой снежной шапкой.
Я зашагала по тропе, которая вела в самое сердце болотистой мари, где стоял увязший в земле небольшой каменный монумент. На камне были высечены слова: «На этом месте стоял Кол мучеников». С этим столбом я нередко разделяла минуты уединения посреди бескрайних просторов здешнего пейзажа. Единственные, кто временами составлял нам компанию, были коровы, пасущиеся на местных заболоченных землях, богатых морскими минералами.
В небе уже мерцали несколько звезд, но в свете сумерек я все еще различала тени птиц, опускавшихся в гнезда, свитые среди высокой травы. Здесь было привольно и спокойно. За каменным монументом на фоне темнеющего неба расплывались фиолетовые холмы, в ушах свистел ветер, слышались далекие крики птиц и низкое мычание коров. Я с трудом сдерживала слезы. Становилось все темнее, и я знала, что пора возвращаться. Если Юан заметил мое отсутствие, он будет гадать, где я. Я закрыла глаза и попрощалась – не говоря ничего вслух, просто на уровне чувств – и осторожно, выбирая дорогу, направилась обратно в Уигтаун.
Когда я зашла в кухню, Юан возился с ужином. В воздухе витал манящий запах скворчащих сосисок и теплого хлеба. Он склонился над духовкой и вытащил противень.
– Ты когда-нибудь пробовала «жабу в норке»? – спросил он, не оборачиваясь. Он не стал спрашивать ни где я была, ни почему исчезла.
– Нет, – ответила я. – Но пахнет вкусно.
Сам он уже поел, а мне велел садиться за стол. «Жаба в норке» была похожа на воздушную булочку из дрожжевого теста с толстой сосиской вместо начинки, сверху политой подливой.
– На вкус довольно мерзко. Если не хочешь, не ешь.
Я попробовала кусочек. Вкус был солоноватый и насыщенный, а консистенция такая, что не оторваться, – тающее во рту тесто и трескающаяся от сока сосиска.
– Боже мой, как вкусно!
Юан улыбнулся и принялся мыть посуду, пока я ела. Мне хотелось, чтобы он присел рядом и составил мне компанию, но между нами снова повисло неловкое молчание. Я не могла понять, что он хотел сказать этим ужином – то ли грустил, что я уезжаю, то ли хотел поблагодарить за помощь на фестивале. В любом случае этот жест что-то да значил. «Жаба в норке» была весьма трудоемкой затеей, и от меня не укрылись доказательства приложенных усилий: груда грязных мисок и кастрюль в раковине.
Мне было грустно, потому что я знала: это мой последний ужин на этой большой деревенской кухне – и потому что Юан казался таким отрешенным. Как только я доела последний кусочек, он сказал, что хочет мне кое-что показать.
Мы молча вышли на темную улицу. Юан прихватил с собой фонарик, и мы зашагали вдоль каменных домов по пустым улочкам Уигтауна и вышли на ведущую вверх тропинку. Лицо обдувал легкий ветерок. Я подняла глаза и увидела наверху стаю летучих мышей. Они были похожи на грациозные пикирующие бомбардировщики, и некоторые подлетали так близко, что я чувствовала, как их крылья рассекают воздух рядом с моим лицом. Каждый раз, когда это происходило, я подпрыгивала от неожиданности и слышала, как Юан сдавленно смеется.
– У них очень хорошие эхолокаторы, – сказал он. – Не волнуйся, они могут подлететь близко, но тебя они не тронут.
Мы добрались до вершины холма и оглядели раскинувшийся внизу вид – Уигтаун, его домики и уличные фонари, мерцающие в темноте. За городом распростерлось море, освещенное одной лишь луной, повисшей в небе ярким серпом.