Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 133

Почему миротворчество работает? Первая причина — эффект Левиафана: крупные и хорошо вооруженные миссии могут нанести ответный удар по нарушителям мирного соглашения, повышая цену агрессивных действий. Применяются не только материальные поощрения и наказания, но и репутационные. Сотрудник миссии рассказывал, что склонило Афонсу Длакаму и его силы сопротивления РЕНАМО к подписанию мирного соглашения с правительством Мозамбика: «Для Длакамы было очень важно, чтобы его принимали всерьез, приглашали на коктейльные вечеринки и оказывали ему уважение. С помощью ООН он добился, чтобы правительство перестало называть РЕНАМО вооруженными бандитами. Когда тебя уговаривают, это приятно» ^[799].

Даже небольшие миссии могут успешно укреплять мир, поскольку они освобождают неприятелей из гоббсовской ловушки, в которой каждая сторона испытывает соблазн атаковать первой из страха попасть под упреждающий удар. Сам факт допуска миротворцев на свою территорию — дорогостоящий (а потому убедительный) сигнал, что враждующие стороны всерьез решили сложить оружие. Заняв позицию, миротворцы усиливают ощущение безопасности: они контролируют исполнение соглашений и способны заверить каждую из сторон, что противник втайне не замышляет недоброе. Вместе с тем миротворческие силы могут взять на себя ежедневные обязанности полиции и сдерживать мелкие акты насилия, не давая им перерасти в циклы мести. Миротворцы способны распознать бузотеров и вредителей, мечтающих сорвать соглашение, и, если кто-то устроит провокацию, миротворцы могут убедить пострадавшую сторону, что это была атака отщепенцев, а не начало нового витка агрессии.

У миротворческих инициатив есть и другие рычаги влияния — они могут, например, прекратить контрабандную торговлю, финансирующую мятежников и боевиков, которые часто едины в двух лицах. Лидеров, выполняющих мирные соглашения, поощряют финансово, укрепляя их власть и популярность у избирателей. Как сказал один местный житель о кандидате в президенты Сьерра-Леоне, «если придет Кабба, придут белые, придет ООН, придут деньги» ^[800]. К тому же с солдатами стран третьего мира, как некогда и с солдатами Средневековья, часто расплачиваются возможностью грабить, а деньги, выделяемые мировым сообществом, можно направить на программы «демобилизации, разоружения и реинтеграции», цель которых — вернуть Генерала Голозада и его товарищей в гражданское общество. Бунтовщики с «убеждениями», получая подкуп от нейтральной стороны, а не от презираемого врага, сохраняют достоинство и не чувствуют, что продались. Можно надавить на политических лидеров, чтобы те предоставили посты в правительстве противоборствующим политическим или этническим группам. Как в случае с утешительной финансовой конфетой, уступки, сделанные независимой стороне, а не заклятому врагу, помогают сохранить лицо. Дезмонд Маллой, сотрудник миссии ООН в Сьерра-Леоне, подметил, что «миротворцы создают атмосферу, благоприятствующую переговорам. [Уступки] становятся предметом гордости — люди так устроены. Все, что нужно, — это механизм, который позволяет вести переговоры без ущерба для чувства собственного достоинства» ^[801].

~

Однако читателей новостей, знающих о кровавых банях в Конго, Ираке, Судане и других подобных местах, сложно убедить даже такой обнадеживающей статистикой. Данные ИИМО/UCDP, на которые я опираюсь, ограничены по двум параметрам. Во-первых, в них попадают только конфликты с участием государства — войны, в которых хотя бы одна сторона представляет правительство. Во-вторых, они учитывают только случаи прямой гибели в ходе сражений — людей, павших от боевого оружия. Какая картина предстанет перед нами, если мы станем искать потерянные ключи не только под ярко горящим фонарем?

Первое исключение, не попавшее в наборы данных, — это негосударственные конфликты (межобщинное насилие) между боевиками, ополченцами, мафиями, группами мятежников или повстанцев, часто связанными этнической общностью. Такие конфликты обычно возникают в несостоятельных государствах — это почти неизбежно. Если правительство допускает какие-либо военные действия на своей территории, не потрудившись принять в них участия, — это окончательный провал государственной монополии на насилие.

До недавних пор ученые просто не интересовались негосударственными конфликтами. Никто не вел подсчетов, так что и нам нечего считать и мы не можем вывести никаких трендов. Даже ООН, чья миссия — предотвращать «бедствия войны», отказывается вести статистику по межобщинному насилию (да и любой другой форме вооруженных конфликтов), поскольку государства — члены ООН не хотят, чтобы социологи совали нос не в свое дело и демонстрировали всему миру бесчинства, творимые их кровавыми режимами, или ужасы, которые не в силах предотвратить их беспомощные правительства ^[802].

Тем не менее, если взглянуть на историю в целом, можно предположить, что в наше время негосударственных конфликтов должно быть гораздо меньше, чем десятилетия и столетия назад, когда государства контролировали лишь малую часть земель. Племенные войны, работорговля, нападения разбойников и кочевых племен, пиратские сражения, войны феодалов и аристократов — все они велись без участия государств и были бичом человечества тысячи лет. В Китае с 1916 до 1928 г. более 900 000 человек погибло в боях между военными правителями ^[803].

Только в 2002 г. исследователи начали фиксировать негосударственные конфликты. С тех пор силами UCDP собран набор данных по негосударственным конфликтам (Non-State Conflict Dataset), который позволяет нам сделать три важных открытия. Первое: в отдельные годы негосударственные конфликты так же многочисленны, как конфликты с участием правительственных сил, что больше говорит о редкости войн, чем о частоте межобщинных столкновений. Большая часть, что не удивительно, происходит в Центральной Африке, хотя на Ближнем Востоке цифры тоже растут (что особенно заметно в Ираке). Второе: негосударственные конфликты убивают намного меньше людей, чем конфликты с участием правительства. И опять удивляться нечему: государства по определению профессионалы в деле насилия. Третье с 2002 до 2008 г. (последний год этого набора данных) количество смертей в целом понизилось, хотя 2007-й был самым кровопролитным годом межобщинного насилия в Ираке ^[804]. Итак, насколько можно судить, вряд ли в негосударственных конфликтах гибнет так много людей, чтобы повернуть вспять тенденцию к снижению числа жертв вооруженных конфликтов, которая и определяет Новый мир.

~