Геноцид шокирует воображение невероятным количеством жертв. Руммель, один из первых историков, попытавшихся подбить цифры, пришел к выводу, что правительствами своих стран в ХХ в. было убито 169 млн человек
[820]. Эта оценка, конечно, завышена, но большинство исследователей насилия соглашаются, что в ХХ в. геноцид погубил больше людей, чем войны
[821]. Мэттью Уайт, детально проанализировав все опубликованные расчеты, подсчитал, что демоцид ХХ в. унес жизни 81 млн человек; еще 40 млн погибли в результате искусственно вызванного голода (в основном по вине Сталина и Мао), что в целом составляет 121 млн человек. В боевых действиях ХХ в. погибло 37 млн солдат и 27 млн гражданских лиц, еще 18 млн умерли от спровоцированного войнами голода, что в сумме дает 82 млн смертей
[822]. (Уайт, впрочем, добавляет, что около половины смертей от демоцида приходится на годы войны, и не случились бы без нее.)
[823]
Убийство огромного числа людей в сжатые сроки требует методов массового уничтожения — еще одна леденящая душу подробность. Нацистские газовые камеры и крематории навсегда останутся самым шокирующим символом геноцида. Но для бойни с высокой пропускной способностью пригодились и достижения современной химии, и железные дороги. Когда вожди Французской революции подавили бунт в Вандее в 1793 г., им пришла в голову идея погрузить узников на баржи, затопить их, подождать, пока все утонут, поднять баржи на поверхность — и повторять это, пока не кончатся пленные
[824]. Даже во время Холокоста газовые камеры были не самым эффективным средством массового уничтожения. Нацисты убили больше людей с помощью айнзацгрупп — эскадронов смерти, историческими предшественниками которых были вооруженные метательным оружием мобильные отряды, такие как ассирийские колесницы и конные монгольские орды
[825]. Во время геноцида хуту, устроенного тутси в Бурунди в 1972 г. (за 22 года до геноцида тутси, устроенного хуту в Руанде), один из причастных объяснял:
Есть разные способы, разные. Можно собрать две тысячи человек в здании, например в тюрьме. Там есть несколько широких коридоров. Здание заперто. Людей оставляют там на пятнадцать дней без еды, без воды. Потом двери открывают и находят трупы. Людей не били, ничего такого. Они просто мертвы
[826].
Безликий военный термин «осада» скрывает факт, что лишить город пищи и добить его ослабевших защитников — проверенный временем и выгодный по затратам способ истребления. Как подчеркивают Фрэнк Чок и Курт Йонассон в книге «История и социология геноцида» (The History and Sociology of Genocide), «авторы учебников истории не пишут, чем оборачивалось завоевание и разрушение города для его жителей»
[827]. Одно из немногих исключений — библейская книга Второзаконие, предрекающая бедствия, основываясь на воспоминаниях об ассирийском или вавилонском завоевании:
И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь Бог твой дал тебе, в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой. Муж, изнеженный и живший между вами в великой роскоши, безжалостным оком будет смотреть на брата своего, на жену недра своего и на остальных детей своих, которые останутся у него, и не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стеснении, в котором стеснит тебя враг твой во всех жилищах твоих. Женщина, жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю по причине роскоши и изнеженности, будет безжалостным оком смотреть на мужа недра своего и на сына своего и на дочь свою и не даст им последа, выходящего из среды ног ее, и детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг твой в жилищах твоих
[828].
Кроме количества жертв и методов их умерщвления, геноцид поражает воображение ничем не мотивированным садизмом, которому предаются преступники. Свидетели всех без исключения случаев геноцида вспоминают, каким мучениям, пыткам и увечьям подвергаются жертвы
[829]. В романе «Братья Карамазовы» Достоевский писал о зверствах турок в Болгарии во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., когда нерожденных детей вырезали из живота матерей, а уши узников вечером прибивали гвоздями к изгороди, чтобы утром вздернуть бедолаг на виселицу: «В самом деле, выражаются иногда про „зверскую“ жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток. Тигр просто грызет, рвет и только это и умеет. Ему и в голову не вошло бы прибивать людей за уши на ночь гвоздями, если б он даже и мог это сделать»
[830]. Мои собственные изыскания в истории геноцида обогатили воображение образами, которые больше никогда не дадут мне заснуть спокойно. Я вспоминаю два, которые просто застряли в моей памяти, — не из-за того, что они как-то особенно кровавы (хотя таких рассказов множество), но из-за хладнокровия исполнителей. Оба взяты из книги Джонатана Гловера «Человечество: моральная история ХХ века» (Humanity: A Moral History of the Twentieth Century).
Во время китайской «культурной революции» 1966–1975 гг. Мао поощрял мародерствующих хунвейбинов терроризировать «классовых врагов» — учителей, управленцев, потомков феодалов и «богатых крестьян», что обрекло на смерть около 7 млн человек
[831]. Вот один из эпизодов:
Молодчики, грабившие дом пожилой пары, нашли ящики с французскими фужерами. Старик умолял не уничтожать ценное стекло, но один из них ударил его дубинкой в челюсть, разбив до крови рот и выбив зубы. Студенты разбили посуду и ушли, оставив пару рыдать на полу
[832].