Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Пинкер cтр.№ 132

Для осуществления такого перехода нужны идеологические изменения, причем не только внутри страны, но и в международном сообществе. Историк Жерар Прюнье заметил, что в Африке 1960-х идея независимости от колониального правления приняла черты мессианского идеала. Своей приоритетной задачей новые африканские государства считали внешний блеск независимости — самолеты, дворцы и собственные государственные институты. Многие попали под влияние «теоретиков зависимости», убеждавших правителей третьего мира выйти из глобальной экономики и развивать автономную промышленность и аграрный сектор, что с точки зрения современной экономики прямая дорога к нищете. Часто экономический национализм сочетался с романтическим милитаризмом, прославляющим насильственное свержение власти, символами которого стали две политические иконы 1960-х: портрет сияющего Мао в мягких тонах и контрастная графика изображений лихого Че. Когда диктатуры популярных революционеров перестали казаться привлекательными, новой панацеей стали демократические выборы. Никому не кажутся романтическими скучные атрибуты процесса цивилизации: компетентное правительство, эффективная полиция и надежная инфраструктура торговли и бизнеса. Но история доказывает, что без этих институтов снизить уровень хронического насилия невозможно, а значит, невозможно добиться и других общественных благ.

В последние два десятилетия великие державы, государства-доноры и межправительственные организации (такие как Африканский союз) начали форсировать процесс. Они наказывали, стыдили, подвергали остракизму, а в некоторых случаях вторгались в страны, попавшие под контроль некомпетентных тиранов ^[792]. Чаще предпринимались усилия по борьбе с коррупцией, идентифицировались препятствия, которые мешают развивающимся странам влиться в глобальную экономику. Возможно, именно комбинация этих непопулярных мер начала исправлять аномалии власти и общества, из-за которых с 1960-х до начала 1990-х гг. в развивающихся странах бушевали гражданские войны.

Ответственное правительство стремится быть демократическим и рыночно ориентированным. В нескольких регрессионных исследованиях ученые искали в наборах данных по гражданским конфликтам признаки либерального мира, подобного тому, что помогает объяснить отсутствие войн между развитыми странами. Мы уже знаем, что первая опора мира — демократия — не снижает число гражданских войн, особенно тех, что вспыхивают в неустойчивых анократиях. Но похоже, что демократия снижает их ожесточенность. Политолог Бетани Лачина обнаружила, что при прочих равных потери, понесенные в гражданских войнах демократиями, в два раза меньше потерь недемократических стран. В 2008 г. Гледич, изучая либеральный мир, сделал вывод, что «крупномасштабные гражданские войны в демократиях случаются редко» ^[793]. Вторая опора либерального мира еще прочнее: открытость глобальной экономике, торговле, иностранным инвестициям, внешней помощи (при условии выполнения некоторых обязательств) и доступ к электронным медиа, похоже, снижают как вероятность, так и ожесточенность гражданских конфликтов ^[794].

~

Теория кантианского мира утверждает, что он покоится на трех опорах и третья из них — международные организации. Особенно большую роль в снижении числа гражданских войн сыграли международные миротворческие силы ^[795]. В постколониальные десятилетия число гражданских войн росло не столько потому, что они чаще начинались, сколько потому, что реже заканчивались (2,2 начавшихся и 1,8 завершившихся войны в год) и таким образом накапливались ^[796]. К 1999 г. гражданская война в среднем длилась 15 лет! Ситуация начала меняться в конце 1990-х и в 2000-х, когда гражданские войны стали затухать быстрее, чем успевали разгореться новые. Теперь войны чаще заканчивались переговорами, а не выявлением безусловного победителя, и больше не тянулись до бесконечности. Раньше часто случалось так, что угли конфликта тихо тлели пару лет, а затем разгорались снова, теперь они все чаще остывали окончательно.

Это упрочение мира совпадает по времени с усилением миротворческих сил. Рис. 6–6 демонстрирует, что начиная с конца 1980-х гг. международное сообщество постоянно наращивало миротворческие операции и, что еще важнее, расширяло штат миротворцев. Теперь они могли выполнять свою задачу должным образом. Переломным моментом стало окончание холодной войны, после чего великие державы сильнее хотели завершения конфликта, чем победы своей марионетки ^[797]. Рост влияния миротворцев — это еще и признак наступления более гуманных времен. Войну вообще все чаще считали отвратительной, и это отношение распространилось и на войны, в которых гибли люди с другим цветом кожи.

Миротворчество — одна из тех задач, которые ООН, при всех ее недостатках, выполняет хорошо (хоть и не справляется с предотвращением войн). В книге «Работает ли миротворчество?» (Does Peacekeeping Work?) политолог Вирджиния Пейдж Фортна отвечает на этот вопрос «твердым уверенным „да“» ^[798]. Фортна составила набор данных, включающий 115 эпизодов прекращения огня с 1944 по 1997 г., и проверила, действительно ли присутствие миротворцев снижает вероятность возобновления войны. Набор данных объединил миротворческие миссии ООН, постоянно действующих организаций (НАТО и Африканского союза) и временных коалиций государств. Фортна пришла к заключению, что присутствие миротворцев снижает риск рецидива войны на 80 %. Это не значит, что миротворческие миссии успешны всегда, — геноцид в Боснии и Руанде тому подтверждение, — но в среднем они действительно мешают войне возобновиться. При этом миротворческие силы даже не должны быть многочисленными. Словно тщедушный рефери, разнимающий драки разгоряченных хоккеистов, легковооруженная, а то и невооруженная миссия способна встать между враждующими силами и убедить их сложить оружие. И даже если в этом миротворцы не преуспеют, их присутствие может предотвратить вмешательство в конфликт более крупных игроков. Делу мира служат не только солдаты в голубых касках. Свой вклад вносят и чиновники, надзирающие за проведением выборов, реформирующие полицию, контролирующие соблюдение прав человека и осуществляющие надзор за функционированием слабого правительства.