Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 106

Наконец, Чингисхан тоже прогневался, сказав презрительно о шахе: «Он не государь, а бандит» ^[1307]. Затем он поднялся на гору Бурхан-Халдун и три дня молился Тенгри, прося победу в guerre à outrance, которую уже решил объявить Мухаммеду. По иронии судьбы, посольство Мухаммеда, вернувшись от Чингисхана (возможно, они даже пересеклись с остриженными монголами, возвращавшимися домой), сообщили шаху печальные вести о гигантской мощи и потенциале Монгольской империи. Выслушав послов, Мухаммед пришел в уныние и будто бы сказал: если бы знал обо всем этом, то никогда бы не допустил резню в Отраре ^[1308].

В любом случае, раскаяние запоздало. Чингисхан отправил шаху последнее послание: «Ты убил моих людей и моих купцов и отобрал у них мое имущество. Готовься к войне, ибо я иду на тебя с войском, с которым ты не совладаешь» ^[1309]. Встревоженный Мухаммед собрал большой военный совет, на котором сановники заверили его в том, что сила на их стороне. Монголы должны преодолеть практически непроходимые горные хребты, и к тому времени, когда будут пройдены горные кряжи, ущелья и река Яксарт, они будут валиться с ног в изнеможении и станут легкой добычей ^[1310]. Советники напомнили также, что монголы любят навязать противнику битву как можно раньше — именно так они громили армии империи Цзинь в первый год кампании в Китае. Самый лучший выход — не следовать правилам, навязываемым Чингисханом, а укрываться в укрепленных городах, которые монголы с их примитивными осадными орудиями не смогут взять, но откуда в подходящий момент можно делать вылазки и уничтожать врага. Они предлагали, в сущности, стратегию, которую римляне применили против Ганнибала, а русские — в 1812 году против Наполеона ^[1311].

Однако советники забыли два важных обстоятельства. Их логический вывод об истощении монгольских войск ко времени подхода к Хорезму предполагал, что шах должен дать им бой именно здесь и прежде, чем они успеют отдохнуть и набраться сил. Второй момент: хотя армии Мухаммеда и обладали численным превосходством в соотношении два к одному, оно утрачивало свою значимость, если они собирались сражаться за крепостными стенами. Иными словами, они не будут иметь местного силового превосходства. Войска будут рассредоточены на большом пространстве, а монгольская единая армия будет уничтожать их по отдельности. Это классический догмат преимуществ концентрации сил ^[1312].

Чингисхан как всегда тщательно готовил новую кампанию: составлялись карты, многократно уточнялась организация интендантства и коммуникаций, изучались природные особенности местности. На военных советах были рассмотрены все потенциальные преимущества. Самым важным из них была незрелость и хаотичность государственного устройства Хорезма. Империя шаха существовала менее двух лет, и она подрывалась изнутри раскольническими тенденциями разного рода. Основная опасность заключалась в антагонизме между кочевниками-тюрками, которых Мухаммед использовал в роли конников, и оседлыми иранцами. Шах не мог держать в узде воинство, буйствовавшее по всей империи, ожесточая крестьянство, страдавшее еще и от насилия и произвола сборщиков податей. Если бы шах даже и смог приструнить иностранных наемников, то не стал бы делать этого, поскольку полностью зависел от их прихотей ^[1313]. Если империя Чингисхана была централизованным образованием, в котором старые местнические узы верности были заменены новой десятичной системой лояльности, то в Хорезме полностью отсутствовала какая-либо основа для действительного патриотизма или esprit de corps ^[1314]. Став жертвой собственного благосостояния, весь регион стремился к тому, чтобы распасться на отдельные сегменты, каждый из которых относился бы к интересам всей империи с позиции «а что я буду иметь?» (в Китае благосостояние ограничивалось рамками элиты, и милитаризированное крестьянство оказывало жесткое сопротивление). В данном случае многоязычный характер государства шаха не играл никакой роли ^[1315].

Конфликт между политикой централизации, которую проводил шах, и стремлением феодалов к традиционной автономии выражался хотя бы в том, что в тюрьмах Мухаммеда томились двадцать два самых влиятельных региональных олигарха; при первой же возможности получить свободу они и их рекруты переметнутся к монголам. Из-за сложных отношений с халифатом Мухаммед не мог воспользоваться привычной «козырной картой» мусульман — объявить священную войну против неверных. Сама армия шаха была ненадежной: она состояла в основном из наемников-куманов, подчинявшихся только своим вожакам. Она не дала ни одного талантливого полководца, если не считать Джелал ад-Дина, возвысившегося вследствие иных причин ^[1316]. Личность шаха не пользовалась популярностью в стране; его считали человеком капризным и самодержавным. В самом военном совете был разлад: некоторые сановники предлагали отказаться от Трансоксианы и уйти в Хорасан и в Газни Афганистана.

Но, пожалуй, самым главным фактором нестабильности была семья шаха. Печальную известность приобрело бесстыдное кумовство, в особенности, замена местных испытанных и авторитетных правителей своими кузенами и племянниками. Создавала неприятные и почти непреодолимые трудности мать шаха Теркен-хатун, жестокая, вспыльчивая, вероломная, самоуверенная и необычайно своевольная женщина, державшая в повиновении и страхе в общем-то слабохарактерного Мухаммеда. Большинство правительственных чиновников высокого ранга были из ее племени (кипчаков, родственных куманам), и зыбкая административная система империи еще больше расшатывалась двоевластием: шах господствовал в Самарканде, а в Хорасане правил матриархат. Две конкурирующие властвующие элиты действовали параллельно, выпускали указы нередко с противоречащими друг другу или взаимоисключающими решениями. Сбитая с толку, бюрократия обычно принимала к исполнению указы с ближайшими датами ^[1317]. Теркен-хатун заставила шаха уделять больше внимания не талантливому старшему сыну Джелал ад-Дину, а младшему отпрыску Узлак-шаху, рожденному другой женщиной, но полюбившемуся супруге и ставшему ее протеже и слугой. Она ненавидела Джелал ад-Дина, и по этой причине его отправили губернатором в Афганистан ^[1318].