Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 104

Отряд Кучлука застрял в тупиковом ущелье на границе между Бадахшаном и Ваханским кряжем (между северо-восточной окраиной современного Афганистана и юго-востоком современного Таджикистана), неподалеку от истоков Окса (Амударьи), где их изловили местные охотники. Они по достоинству оценили свою добычу и передали Кучлука монгольскому командующему Джэбэ, а тот сразу же обезглавил пленника, и голову мятежника на шесте торжественно привезли в Алмалык ^[1280].

Джэбэ мог поздравить себя с триумфом и новым подтверждением своей блистательности, но он понимал, что это может не понравиться Чингису. Всегда ревнивый до паранойи к талантам и успехам других людей, Чингисхан мог заподозрить, что Джэбэ замыслил стать новым правителем Каракитая. Но Джэбэ был слишком умен для того, чтобы добровольно пасть жертвой мстительного хана, чья ярость извергалась подобно тайфуну. Он послал в дар Чингисхану тысячу гнедых лошадей с белыми мордами, абсолютно идентичных коню, подаренному ему великим ханом много лет назад. Превосходный знаток человеческих слабостей, Джэбэ избрал самую верную струнку в характере самодержца. Чингисхан был польщен и обрадован великолепным подношением, и все его подозрения мгновенно улетучились ^[1281].

Мятежи лесных народов подавлены, меркиты практически истреблены, куманам преподнесен поучительный урок, каракитаи покорены, Кучлук казнен, и Чингисхан, казалось, мог теперь возобновить завоевание Цзинь. Но он не по своей воле оказался заложником событий, вынудивших его вступить в противоборство с шахом Мухаммедом. Следует отметить, что в этот период Чингисхан не проявлял интереса к завоеваниям на западе далее Каракитая и пытался избегать конфликтов с новой Хорезмской империей. Геополитические и экономические обстоятельства, безусловно, должны были привести к столкновению в конце двадцатых годов XIII века, но в 1218 году ничто не указывало на воинственность монголов в западном направлении. В развязывании войны с Чингисханом скорее повинны безрассудство и недомыслие Мухаммеда, проводившего политику агрессивной экспансии. Кто-то верно заметил, что Каракитай служил барьером между монголами и миром ислама, и шах из-за повышенных амбиций и недостатка здравомыслия разрушил его с гибельными последствиями для единоверцев ^[1282].

Обращает на себя внимание сдержанная реакция Чингисхана в 1218 году на высокомерные выходки Мухаммеда. Шах вызывал на битву Джучи и Субэдэя. Не раз аналогичные предложения шах собирался сделать Чингисхану, но процесс принятия решений был настолько замедленный, что когда он наконец начал действовать, то понял, что монголы его опередили. В начале 1218 года шах, разозленный появлением на территории своей империи объединенного воинства меркитов и куманов, отправился прогонять чужаков и по прибытии на место увидел, что первыми туда пришли Джучи и Субэдэй. Источники не дают ясного представления о кампании, но, согласно одному описанию, шах вышел к реке Иргиз, увидел, что тонкий лед не выдержит кавалерию, и решил дождаться, когда лед растает ^[1283]. Скорее всего, он перебрался через реку в тот же день, когда монголы Джучи и Субэдэя разгромили меркитов; во всяком случае, на рассвете следующего дня две армии столкнулись нос к носу. Джучи запросил позволения пройти с миром, указав в послании шаху, что отец запретил ему вступать в битву с кем-либо, кроме меркитов и куманов. Мухаммед надменно ответил, что монголы посягнули на его земли и должны за это поплатиться ^[1284].

С большой неохотой Джучи построил свою армию в боевые порядки, прекрасно осознавая, что уступает в численности примерно в соотношении один к трем (двадцать тысяч против, возможно, шестидесяти). Его армия действовала как всегда молниеносно и решительно, конница правого фланга смяла вражеский левый фланг. Но правое крыло шаха под командой самого талантливого из его полководцев, его сына Джелал ад-Дина, поступило таким же образом с монгольским левым флангом. Правые фланги двух армий двигались по кругу, весь день ожесточенно избивая друг друга, пока не стемнело ^[1285]. Шах твердо намеревался возобновить схватку на следующий день, зная, что численное превосходство решит все дело, но монголы совершили свой излюбленный трюк: ушли под покровом темноты, оставив на месте лагеря горящие костры, как будто они все еще там ^[1286]. Мухаммед мог засчитать себе техническую победу, но в действительности его поразила и даже напугала ярость боевого духа монголов. Некоторые историки высказывают предположение, будто у Мухаммеда, по природе неврастеника, с того дня развился «комплекс» боязни столкновений с монголами на поле боя — что будет иметь самые тяжелые последствия ^[1287].

Когда о битве доложили Чингисхану, он предпочел не придавать ей никакого значения, как второстепенному событию, произошедшему из-за гипертрофированной территориальной чувствительности правителя. Пропаганда Хорезма, особо отмечавшая, что шах персонально не принимал участия в сражении и его не санкционировал, помогла Чингисхану не воспринимать результат как личное оскорбление. Он решил обменяться посольствами и заключить договор о торговле и урегулировании пограничных разногласий. Шах отправил миссию во главе с Бахой ад-Дин Рази, которого Чингисхан принимал с великими почестями и даже позволил посетить Китай и увидеть масштабы завоеваний. Чингисхан сказал посланнику, что хотел бы заключить пакт по всем спорным проблемам, и просил передать Мухаммеду такие слова: если Чингисхан в этом мире повелитель Востока, то шах — повелитель Запада ^[1288]. По беспечности или по злому умыслу Баха передал послание в таком виде: «Если я властелин восхода солнца, значит ты — властелин его заката» ^[1289] — с очевидным смыслом наращивания власти и могущества в одном случае и упадка — в другом.

Чингисхан с пренебрежением отнесся к дарам, привезенным Бахой от Мухаммеда — шелковым и хлопчатобумажным тканям, сказав приближенным: «Этот человек воображает, что мы никогда не видели такие вещи?» ^[1290] Тем не менее, в 1218 году он отправил в Бухару посольство под началом своих высших мусульманских чиновников Махмуда Ялавача и Юсуфа Канки с богатыми дарами, среди которых был и внушительный самородок золота, найденный в Китае ^[1291]. Устное послание мира и дружбы заканчивалось словами, в которых шах назывался «моим сыном», что привело Мухаммеда в бешенство, поскольку так феодалы называли своих вассалов. Он обозвал Ялавача шпионом и пригрозил казнить на месте, если посланник не согласится быть доносчиком и не сообщит все секреты Монгольской империи. Но Ялавач был не из тех, кого можно взять голыми руками: он выкрутился из трудного положения, заговорив шаха второстепенными деталями и банальностями, оказавшими на Мухаммеда успокоительное влияние ^[1292]. Он сообщил, что у Чингисхана нет намерений развязать войну, ему надо лишь завершить покорение Цзинь, но, в любом случае, армия Хорезма сильнее и многочисленнее монгольских туменов, и царство Чингисхана не идет ни в какое сравнение с могущественной империей, созданной Мухаммедом, новым суперменом ислама. Убаюканный лестью и восхвалениями, шах размяк и разрешил Ялавачу и Юсуфу Канке вернуться домой ^[1293].